, полную сюрпризов. Ведь сюрприз, сохранивший способность изумлять, требует лишь, чтобы мы шли ему навстречу. Ожидаемая неожиданность, которая всегда предчувствуется, устраивает его с ложной внезапностью. Наименьшее, что может сделать Ипполита, исполненная благодарности к судьбе, — держаться в стороне от скучных вещей, от всего, что кажется ей
kleinkariert[67].
Начало апреля. Апрельская гроза, оранжево-черная — любимые цвета Бёрдсли, такими были полосы на его знаменитом диване, а также фовистские цвета[68], цвета барочного неба и пятнистых фруктов. Цвета тигровых лилий, тигридий и павлиньего глаза, но пока еще — не их сезон. Оранжевый и черный — цвета пламени и раскаленных углей, цвета головней, почерневших в рыжей шевелюре огня. В каминах моего детства разжигали сильный огонь. Туда бросали руки, кисти и пальцы, которые потрескивали, истекая соком, шепча и шипя. Иногда веточка, покрытая белой гусеницей, со вздохом падала и погружалась в золу. На улице еще было светло, чайки пищали в бескрайнем перламутровом небе с мелкими облачками. Кстати, почему это я решила, что небу Индии не хватает простора, раз есть Бамни-Дадар — Венерина раковина, радужная слизистая оболочка и даже павлиний шлейф, нелепый в своей напыщенности? Впрочем, ничто не сравнится с небом детства… Вечером поднимали сначала дарохранительцу идеально-желтого цвета, в действительности — шафраново-желтого, который еще не превратился в оранжевый, ведь оранжевый — цвет смешанный, уже упадок. Идеально-желтый, еще бледный, цветочножелтый, словно просвеченный, желтый цвет савана. Желтый цвет желтого солнца, заглядывающего в сарай с качелями, желтый, лижущий плиточный пол цвета кости, на котором вырисовывается моя тень, тень Югетты и качелей. Но оранжевый и черный напоминают мне также мадмуазель Луизу с ее пламенной шевелюрой и ее платьями торговки. Мы были соседями по площадке и жили рядом с Домом инвалидов[69]. Она снимала квартиру, сотканную из мглы, испарений, откуда то и дело выплывало распятие, лурдская Дева Мария[70], букет искусственных цветов. Единственной поразительной деталью была коллекция кубических коробок из черного дерева, почти одинаковых и сплошь покрывавших верх комода. Спустя много лет я видела в метро грязную, подозрительную старуху, прижимавшую к груди такую же коробку, но мне до сих пор невдомек, что может храниться в этих деревянных кубиках, да и хранится ли там хоть что-нибудь.
Мадмуазель Луиза играла всего лишь вспомогательную роль и отошла на задний план, как только познакомила меня со своим братом. Он жил у нее и, хотя его совсем недавно рукоположили, был временно отстранен от сана. Еще не лишен его, а лишь временно отстранен, пока не докажет свое послушание. Стоило его подпоить, — из-за робости брат не смел отказаться, — и он принимался описывать преследования, мишенью которых себя мнил.
