— Кар-р-р! — подтвердила она. А потом старательно накарябала:
«Девочки. Много».
Стоп. До меня вдруг окончательно дошло. Поместье работорговцев?! Эта птица говорит мне, что где-то возле города есть поместье работорговцев?! Где они держат множество девушек, явно похищенных, чтобы продать их в рабство?!
У меня на мгновение потемнело в глазах от злости. Ненавижу! Ах ты… плесень проклятая, сколько их давили, и все равно лезет она из всех углов, как многоголовое чудовище — одну башку сруби, на ее месте сразу три вырастает. С-с-с!..
Когда я отдышался и открыл глаза, ворона сидела на столе и смотрела на меня совершенно человеческим осмысленным взглядом. Потом вздохнула и приглашающе повернула клюв в сторону серебряного графинчика с настойкой на семи королевских травах, стоявшего в другом углу стола, за чернильным прибором.
— Пожалуй, и правда надо выпить, — согласился я и машинально спросил: — Тебе налить?
И сам чуть не застыл с открытым ртом, когда ворона кивнула. Нет, я точно переработал…
— Ладно, значит, вызываю отряд стражников из Комитета и едем, — задумчиво произнес я через минуту, цедя крепкий алкоголь и наблюдая, как ворона, получившая под самый клюв стопку с настойкой, смешно наклоняет голову и заглядывает в нее одним глазом. А потом и клюв сует в стаканчик.
— Покажешь дорогу. Оцепим дом и выкурим оттуда всю сволочь.
— Кар-р-рхр-р-р-кх-кх! — моя пернатая осведомительница, как раз в этот момент умудрившаяся набрать в клюв немного спиртного, вдруг поперхнулась. — Кр-р-рах!
— Так думать надо! — хмыкнул я, глядя, как ворона прыгает по столу и кашляет. — Кто ж тебя пить заставлял, глупая ты птица. У настойки крепость семьдесят градусов, на ворон не рассчитана.
— Кар-р-р кур-р-ряк! — возмутилась серобокая пьяница. — Кра-а! Кры!
И снова схватилась за карандаш, накарябав на листе всего одно слово: «маги».
Всю мою расслабленность как ветром сдуло. Я выпрямился в кресле и впился в птицу глазами, а потом медленно, по капле выдавливая каждое слово, проговорил:
— В поместье маги? Это все под прикрытием магов?
— Кра, — серьезно кивнула крылатая вестница и снова принялась водить грифелем по бумаге.
«Охранная сеть», «все сгорят», «нет улик», «пепел».
По мере того как на белом листе проявлялись эти слова, у меня леденело внутри, а кулаки сжимались так, что подлокотники кресла затрещали. Во рту стало кисло, и я едва сдержал мучительный стон. Твою шря-адь!
Я уже был в одном таком поместье. Был! Уже предвкушал, как выдеру внутренности из лощеного аристократического подленыша, на которого собирал улики почти год. Я был уверен, что найду в его доме пропавших детей из квартала бедняков и еще много чего найду.
