Доктор открыл рот. И закрыл его, так ничего и не сказав. Но нянюшке, похоже, его ответа не требовалось:
— Можно и корень имбиря, но его лучше тертым, тоже воздействует будьте нате, преорально! Орут как резаные! И все мужские соки прочищаются и так и брызжут. Так и брызжут! Но мандрагора все ж таки лучше. Она ведь еще и кусается, мандрагора-то! Главное — пропихнуть ее по самую маковку, поглубжее, значит, чтобы куснула куда следоват! Ну что, будешь мандрагору брать? У меня хорошие, отборные есть. Кусучие — страсть! Младшая невестка собирала, не помню, как там ее, чуть без пальцев не осталась. Хорошие мандрагоры!
— Знаете, хм-м… коллега… — доктор слегка отодвинулся вместе со стулом. — Мне такое, пожалуй, что и без надобности. Понимаете ли, хм… в дальних перелетах перед экипажем … ну и мною, как корабельным врачом… встают проблемы скорее обратного… хм… свойства.
— Проблемы? — опять хохотнула нянюшка, наваливаясь на столик мощной грудью и сдвигая его в сторону доктора. — Какая же это проблема, ежели оно встает?!
Вениамин Игнатьевич панически заметался взглядом по сторонам в поисках выхода… И обнаружил, что его перекрывает смутно знакомая тощая фигура в черном плаще с капюшоном.
часть 3. НЯНЮШКА И ЕЕ КОТИК
— Ты можешь сколько угодно смотреть на кота и говорить себе, что это не кот, ведь на кота он совсем не похож, ну и кто в итоге будет прав? — Нянюшка хохотнула, ерзнув на стуле. Стул жалобно скрипнул, но выдержал. И доктор отлично его понимал: вряд ли стоило бы завидовать участи мебели, которая бы посмела подвести нянюшку Ягг. — Хороший котик! — добавила нянюшка и потеребила свою грязную драную горжетку за грязным драным ухом. В ответ раздалось шипение и воздух со свистом рассекла когтистая лапа. Но нянюшка уже отдернула руку, еще раз басовито хохотнув, и лапа проскрежетала по столешнице, оставив на ней глубокие борозды.
Это действительно было котом. В какой-то мере. Однако мера та была достаточно условной. Когда доктор задумывался о том, с каким именно животным он мог бы себя проассоциировать, то с изрядной долей самоиронии останавливался на котике. Совершенно не похожем на Котьку. Толстом, ленивом всем довольном вечно улыбающемся дымчато-песочном любителе теплых пледов и мягких диванчиков. С появлением на корабле Сени доктор стал подумывать в ту сторону, что его родовой тотемный зверь вполне мог бы быть и такого черно-белого окраса. Или даже серого. Главное ведь не в цвете. И даже не в упитанности.
