По закону столичных джунглей | страница 38



— Простите, ради Бога, я сейчас скажу ужасную пошлость и банальщину, но… клянусь, это правда — по-моему, мы с вами где-то встречались! — выпалил он. И в тот же миг Люська узнала этот голос.

— Павлик!!! — радостно вскричала она. — Поэт, алкоголик и гомосексуалист!

— Ну вот так сразу и «гомосексуалист», — обиделся он, испуганно озираясь по сторонам — не слышал ли кто. И тут его тоже осенила внезапная догадка:

— А-а-а!!! Журналистка из «Поезда памяти» — как же тебя, постой… Люба?

— Люда, — смеясь, отозвалась она. Ей и самой было удивительно, что она так обрадовалась этой встрече — ведь, по сути, Павлик был для нее весьма мимолетным знакомством почти двухлетней давности…

Она тогда освещала в своей газете мероприятие под названием «Поезд памяти». Суть его состояла в том, что школьники, студенты столичных вузов и ветераны войны вместе отправлялись по городам-героям, встречались там с другими ветеранами, проникались патриотическим духом от их военных рассказов и воспоминаний, давали им понять, что «никто не забыт и ничто не забыто» — ну, в общем, все в таком духе. Именно в этой поездке Люська и встретила уникальную личность по имени Павлик.

Павлик… Если бы его не было, его стоило бы придумать. Таких чудаков Люська в своей жизни еще никогда не встречала. Он произвел неповторимый эффект уже самим своим появлением. Просто дверь в купе неожиданно открылась, и Люська увидела в проеме сильно нетрезвого молодого человека. «Типаж тот еще — явно творческая личность, — тут же отметила она, — внешность а-ля Есенин… или артист Сергей Безруков в роли Есенина!» Ей нравился Безруков, и она часто ходила на его спектакли. Незнакомец был одет в черно-желтые полосатые брюки, цветастый свитер и длинный голубой шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи. Ясные голубые глаза и златые кудри дополняли картину.

— Павлик! — представился он с легким поклоном и, подумав, дал необходимые к его образу пояснения.

— Поэт, алкоголик и гомосексуалист!

Насчет алкоголика Люська, пожалуй, согласилась бы — он был совершенно невменяем. Хотя ее потом уверяли, что Павлик и в трезвом виде такой же… Насчет поэта она не была уверена до конца, ибо ни одного своего стихотворения он им в итоге так и не прочел. Вполне вероятно, что Павлик не написал в жизни ни строчки, но пиарил он себя, во всяком случае, здорово — скоро весь поезд знал его и называл Поэтом. По поводу гомосексуалиста сведущие люди шепнули затем Люське на ушко, что это неправда, Павлик просто эпатирует публику по своему обыкновению — выпендривается, пытаясь сразу привлечь к себе внимание. «Да уж, — невесело подумала Люська, — ну и времечко настало: если ты не «голубой», то ты уже никому не интересен…»