Док открыл передо мной дверь и сказал:
- Ради Бога, что ты наделал?
Я выхватил пистолет Сильвии и всадил последний патрон ему в левый глаз. Потом я бросил его на съедение волкам. И пока я это делал, я заметил тысячи мертвых, собирающихся для согласованной атаки.
Я захлопнул дверь, запер ее, и началась осада.
Убежище не было рассчитано на то, чтобы выдержать такой напор.
Двери не были сорваны с петель, их просто снесло. Все дети были заперты в бомбоубежище внизу, но все взрослые были на первом этаже. Времени на то, чтобы организовать оборону, не было. Ни на что не было времени.
Мертвецы прорвались внутрь.
У них были топоры, мачете, ножи, тесаки и заточенные мётлы с отрубленными головами на концах, изжеванных и с запёкшейся старой кровью. Некоторые были обнажены, другие одеты в лохмотья и бесформенные пончо, которые, казалось, были сшиты из человеческих шкур. Обнаженные тела были расписаны таинственными символами. Одни были лысыми, другие - без скальпов, у третьих ирокезы, смазанные трупным жиром. Их украшали ожерелья из человеческих скальпов и узлы высушенных внутренностей. Некоторые были в посмертных масках. У большинства были изрезанные и изуродованные лица воинов. Некоторые из них проявили подлинную изобретательность и вставили себе в лицо иглы, шипы, осколки битого стекла. Они оторвали кисти и заменили их лезвиями и тесаками.
Они не теряли времени даром.
Они набросились на живых. Воздух был наполнен какофонией криков и воплей, люди молили о пощаде, молились богам, которые не слушали... и грызущие, рвущие и скрежещущие звуки живых мертвецов, когда они насыщались. Кровь брызнула на стены, растеклась лужицей по полу. Конечности были сломаны, обглоданы, отброшены в сторону. Людей выпотрошили заживо. Муж Сильвии был выпотрошен мясницким ножом, и когда он открыл рот, чтобы закричать, его собственные внутренности были засунуты ему в глотку.
Это была бойня.
Должно быть, они добрались и до старого доброго Шэкса, но я этого не видел.
Я стрелял из каждого оружия, которое смог найти. Я сражался, убивал и калечил, но всё было безнадежно. Совершенно безнадежно. Столовая оправдала свое название, потому что именно там все были ритуально съедены. Всё вокруг было окрашено красным, эхом отдавались звуки пожирания, тела четвертовали, сдирали кожу, очищали и снова четвертовали.
Я должен был бы чувствовать ужасное, съедающее чувство вины из-за того что натворил, что навлёк на всех этот ужасный кошмар. Но я не чувствовал вины. Ни капли. Смерть надвигалась со всех сторон, пустобрюхая, зубастая, дьявольски прожорливая... Оставалось только выжить или, в случае тех, кто находился в убежище, не выжить.
