Колонны направляются к Шлоссхофу и останавливаются перед окружным военным управлением. Один из солдат быстро взбегает по лестнице и исчезает за дверью. Мы ждем. Все окна освещены.
Наконец дверь открывается. Мы с нетерпением вытягиваем шеи. Выходит какой-то человек с портфелем. Порывшись в нем, он вытаскивает несколько листочков и ровным голосом начинает читать речь. Мы напряженно слушаем. Вилли приложил ладони к своим огромным ушам. Он на голову выше остальных, поэтому ему лучше слышно, и он повторяет нам отдельные фразы. Но слова оратора плещут через наши головы, все куда-то мимо, мимо… Они родятся и умирают, но нас они не трогают, не увлекают, не встряхивают, они только плещут и плещут.
Нас охватывает беспокойство. Мы не понимаем: что происходит? Мы привыкли действовать. Ведь это революция! Значит, нужно что-то делать. Но человек наверху все только говорит да говорит. Он призывает к спокойствию и благоразумию, хотя все стоят очень тихо и спокойно.
Наконец он уходит.
— Как это? — разочарованно спрашиваю я.
Сосед-артиллерист хорошо осведомлен:
— Председатель совета рабочих и солдатских депутатов. В прошлом, кажется, зубной врач.
— Гм… — мычит Вилли и разочарованно вертит по сторонам рыжей головой.
— Чертовщина какая-то! А я-то думал, идем к вокзалу, а оттуда прямехонько на Берлин.
Выкрики из толпы становятся все громче, все настойчивей. Требуют бургомистра. Его подталкивают к лестнице.
Спокойным голосом бургомистр заявляет, что все требования будут внимательнейшим образом рассмотрены. Оба спекулянта стоят рядом с ним и трясутся. Они даже вспотели от страха, хотя их никто не трогает. На них, правда, покрикивают, но никто не решается первым поднять на них руку.
— Ну что ж, — говорит Вилли, — по крайней мере хоть бургомистр не трус.
— А он привык, — откликается артиллерист, — его каждые два-три дня вытаскивают…
Мы изумлены.
— Часто у вас такие истории происходят? — спрашивает Альберт.
Артиллерист кивает:
— Видишь ли, с фронта все время прибывают новые войска, и все по очереди воображают, что именно они должны навести порядок. На этом обычно дело и кончается…
— Непонятно, — говорит Альберт.
— Вот и я ничего не понимаю, — соглашается артиллерист, зевая во всю глотку. — Я думал, что все это будет иначе. А теперь адью, ребята, покачусь-ка я в свой клоповник. Самое правильное.
За ним следуют другие. Площадь заметно пустеет. Говорит второй депутат. Он тоже призывает к спокойствию. Руководители сами обо всем позаботятся. Они уже за работой, говорит он, указывая на освещенные окна. Лучше всего, мол, разойтись по домам.
