Савинков в негодовании: триумвират рушится. Пр и-нимает от Керенского назначение на должность военного губернатора Петрограда и тем самым предаёт Корнилова.
Но через два дня ссорится с Керенским и уходит (лучше сказать, уносится) в отставку.
Тем временем 3-й кавкорпус движется к Петрограду со скоростью, какая возможна в условиях нарастающей неразберихи и хаоса. 28 августа, когда воздух наполняется телеграфным электричеством взаимных обвинений и проклятий, войска Крымова занимают Лугу, а передовые части подходят к Вырице. До Петрограда — шестьдесят вёрст.
И вдруг движение останавливается.
Крымов не выходит на связь с Корниловым.
29 августа: эшелоны стоят. Вокруг них бродят агитаторы от Советов.
30 августа Крымов бросает войска и едет в Петроград. Входит в кабинет Керенского, о чём-то ведёт разговор, потом выходит. Это видели свидетели. Потом происходит что-то, в результате чего Крымов попадает в Николаевский военный госпиталь и той же ночью отправляется в мир иной. Объявлено, что застрелился. Газеты печатают сообщения о назначении нового главковерха — Керенского — и наштаверха — Алексеева.
Оставленные в бездействии, а затем и лишившиеся руководства войска становятся лёгкой добычей агитаторов. Генералы и старшие офицеры (типа Полковникова) один за другим объявляют о своей верности «законному демократическому революционному правительству». Корнилов остаётся в пустоте, окружённый лишь несколькими сотнями преданных последователей и сторонников. 31 августа (труп Крымова только что остыл) из Петрограда в Могилёв выезжает генерал Алексеев. 1 сентября Алексеев осуществляет арест Корнилова и нескольких человек с ним.
Тут остановимся, отложив развязку на потом.
Странная кульминация…
В этой сумбурной пьесе много непонятного, непоследовательного, труднообъяснимого. Но самая интригующая загадка — эпизод с Крымовым. Не эпизод, а прямо-таки детективная история.
Скажем прямо: в самоубийство Крымова по мотивам офицерской чести мы не верим. Самоубийства на почве воинской, дворянской или иной корпоративной чести — явление общественное, они определены неписаным законом, как харакири для самураев. В истории России не было времени более погибельного для офицерской чести, чем семнадцатый год. Всеобщее нарушение присяги, унижения, поражения… Что же, наблюдаем ли мы волну самоубийств? Ничего подобного. Есть отдельные трагедии доведённых до отчаяния офицеров, нет общественного явления. И заметьте: ни один генерал не покончил с собой по вышеуказанным мотивам. Вот Корнилов, герой, человек благородства и чести, за полгода дважды нарушил присягу: сначала присягу царю, потом — присягу Временному правительству. И рука его не потянулась к револьверу.
