Он пожал плечами.
– Я хочу сказать, что нам известно, кто их убил. Мы находимся в гуще битвы. Епископ напомнил вам о милосердии Божьем. Я знаю только одно: я не забуду, почему они погибли, и когда настанет время… – Он сделал глубокий вдох, и все, кто стоял в первом ряду, заметили, какие красные у него глаза. – Если мне суждено дожить до этого мига, мой меч не задержится в ножнах…
Войско вздохнуло, как один человек.
Епископ Альбинкиркский отвернулся в гневе.
Капитан расправил плечи.
– Отряд! – крикнул он, как будто его голос никогда не дрожал.
Солдаты обратились в слух.
– По местам!
Капралы вышли из строя и сделали по три шага вперед.
Три алые линии развернулись и сдвинулись с места. Три шага – для второй линии, шесть – для третьей, девять – для четвертой.
Он подал сигнал сэру Бесканону, и тот вышел из строя офицеров, обнажил меч и отсалютовал им. Красный Рыцарь ответил на салют и ушел под дождь.
По высоким скулам сэра Бесканона и его длинному окситанскому носу, видному из-под открытого цервильера, стекали капли воды.
– Поберегите доспехи! – проревел он. – Отряд, разойдись!
Они побежали к укрытию. Пажи и оруженосцы ругались.
Епископ подошел к капитану, который стоял под карнизом конюшни.
– Месть? – спросил он. – Так вы их убеждаете? – От гнева его голос стал совершенно невыразительным.
Зеленые глаза капитана, напоминавшие змеиные, вспыхнули.
– Милорд епископ, сегодня – впервые за долгое время, если мне будет позволено об этом упомянуть, – месть движет мной. А они пойдут следом.
– Вы презрели все, что важно для добрых людей.
Капитан нетерпеливо постукивал перчаткой по закрытому железом бедру. Кажется, он хотел что-то сказать, но вместо этого успокоился, и лицо его сделалось гладкой маской.
А потом маска его подвела. Он наклонился к епископу, глаза его сверкнули красным, и епископу пришлось приложить усилие, чтобы не убежать.
– Знаете, – тихо сказал капитан, – одного доброго человека убил шаман. Порабощенная тварь. Магистры называют это обращением. Знаете, а? Собственную волю твари убивают и заменяют чужой властью. Я убил шамана, милорд епископ, но он был так же беспомощен и невинен, как ваш младенец Христос. Он стал просто чужим инструментом. Мне дурно от этого. Я ненавижу быть инструментом, использовать других, и вообще меня тошнит от этой чертовой игры.
Епископ настолько не готов был такое услышать, что уже придумал совсем не подходящий аргумент. Пришлось отложить его в сторону.
– Они не играют, – сказал он.
