Вот откуда взялся звонок Люси. Вот почему я не пойду домой, как она. Мне нужно это сделать – только так я могу сгладить острую память об этих письмах.
Наконец дохожу до двери гаража, но тут перед глазами встает образ: мой брат-близнец Джордан лежит навзничь на полу репетиционной своего джаз-банда, из-под него течет густая, ярко-малиновая кровь и впитывается в грязный серый ковер. На мгновение теряюсь, прогоняю картину, запихиваю ее поглубже и подхожу слишком близко к дому. Я знаю, что так делать нельзя; за последние месяцы я стала экспертом по планировке окрестностей дома Теллер и их системе освещения, но, как обычно, все порчу.
Вспыхивает прожектор, и на долю секунды я застываю на месте, словно одно из тех глупых животных, что замирают в свете фар и неминуемо гибнут.
Несколько долгих секунд спустя до моей тупой головы доходит, что торчать здесь, в кругу яркого света, не лучшая мысль. Заставляю себя двигаться дальше. Ныряю за угол и прижимаюсь к штукатурке здания. Так сильно сжимаю баллончик с краской, что пальцы белеют и становятся видны в темноте. Глубоко дышу, как учит меня психиатр, доктор Макмиллен, – вдох на четыре счета, такой же выдох, – и сердце начинает успокаиваться.
Пытаюсь представить, что бы сказала Люси, окажись она здесь. Кроме очевидного «Осторожнее, Мэй, ну ты и балда».
Велела бы отправляться домой? Заорала бы, что я трусиха?
Будь она здесь, мы бы вместе неслись сквозь ночь, но за последние недели Люси все чаще увиливает и предоставляет мне самой решать проблемы.
Дыхание выравнивается, можно двигаться дальше. Надо держаться начеку, не отвлекаться на воспоминания. Как там говорится в «Искусстве войны», которое я нашла в куче вещей Джордана у него в комнате спустя месяц после его смерти?
Посреди хаоса есть еще и возможность.
А тот чувак, Сунь-Цзи, знал, о чем писал. Вот как я впервые пришла к этой мысли – способу показать ублюдочной адвокатессе, взявшейся защищать того психопата, что она глубоко не права. Вычитала в книге. Я решила, что раз я нашла ее в вещах Джордана, это вроде как знак.
Я почти уверена, что в ту ночь кто-то из нас впервые зашел в его комнату с тех пор, как все произошло. Даже сейчас, одиннадцать месяцев спустя, мама все еще отказывается идти туда, отказывается разбирать его вещи, и иногда – в тех редких случаях, когда родители оба дома, – я слышу, как они с папой спорят об этом глубокой ночью, пока я ворочаюсь без сна.
Темнота снова воцаряется над проезжей частью, и я решаю, что безопасно потрясти баллончик, даже если каждый раз, когда твердый шарик ударяется о дно, это похоже на пушечный выстрел. Ребята, сейчас двадцать первый век и все такое, неужели нельзя изобрести более тихий способ взболтать краску, тем более что, по моему опыту, никто и никогда не использовал ее… скажем так, в абсолютно законных целях.
