* * *
— Собирайся, — сказал Горский. — Нам пора.
— Куда это? — не понял Зимин.
— Нам с тобой поручено провести дополнительное обследование места обнаружения артефакта.
— Зачем?
— Пришла наша очередь поработать. Требуется свежий взгляд. Комиссия могла не заметить чего-то важного, что-то пропустить. Наше дело подтвердить, что там больше нет ничего интересного.
— Но почему мы? Разве на станции мало специалистов, которые разбираются в инопланетянах лучше нас? Надо привлекать профессионалов.
— По инструкции в отчете обязательно должно быть заключение психофизиков. Считается, что мы способны уловить тонкие нюансы, незамеченные членами комиссии по контактам.
— Понятно, — сказал Зимин несколько растерянно.
Его можно было понять. Если не считать дня прибытия, за год пребывания на станции он ни разу не выходил на лунную поверхность. Не было повода. Он привык считать, что в последнее время несколько растолстел. Тренажеры тренажерами, но сидячий образ жизни на лунной базе и высококалорийная пища не могли пройти бесследно. Однако в скафандр он влез самым наилучшим образом.
А Горский в скафандре выглядел впечатляюще: казался еще умнее и значительнее. Он оценивающе посмотрел на Зимина и улыбнулся.
— Ого! Тебе, Зимин, надо чаще появляться на людях в скафандре. Выглядишь внушительно, просто как какой-то рыцарь без страха и упрека!
— А раньше подобное же впечатление на обывателя производили люди в мундирах. Я читал об этом. Для нас скафандры все равно, что для людей XIX века форменная одежда.
— Интересное наблюдение.
— Кстати, было время, когда мундиры носили ученые и университетские преподаватели.
— Армейские мундиры?
— Нет, у них были свои мундиры — академические.
— А что? Это хорошая идея. Может быть, и нам следует надевать форменные скафандры, отправляясь на свою работу, — сказал Горский и громко расхохотался. — Как мы раньше не догадались. Это же дополнительный фактор давления на наших пациентов. Нужно будет обязательно попробовать.
* * *
Неровная каменистая пустыня, расстилающаяся перед взором людей, выбравшихся на поверхность, была на удивление приветлива. Зимину всегда нравились лунные пейзажи. Только бесчувственный человек мог сказать о поверхности Луны, что она бесцветна и уныла. Нет-нет, обилие красок потрясало воображение. Пускай, они были приглушены, так это еще и лучше. Яркие гламурные цвета Зимину никогда не нравились. А здесь любой камушек выглядел ошеломляюще естественно и на удивление прекрасно. Говорят, что архитектура — это застывшая музыка. Здесь, на Луне, нужно было говорить о застывшей Вечности. Душа Зимина вдруг наполнилась обычно не свойственным ему душевным трепетом. Он помнил, что мир вокруг абсолютно бесчеловечен и враждебен любой форме жизни, однако какое значение имели эти вполне естественные страхи сейчас, когда душа наполнилась восторгом от соприкосновения со странным феноменом лишенного человеческого присутствия пространства. Надолго ли? Зимин представил, что совсем скоро здесь появятся привнесенные людьми сооружения и ровные асфальтовые дороги, прилежно проложенные между кратерами. Видение будущего ему не очень понравилось. не приходилось сомневаться, что присутствие людей, обязательно убьет эту потрясающую воображение связь с Вселенной. Разрушит произведение истинного искусства, возникшего самого по себе задолго до появления первых человеческих существ. Смешно, но люди постоянно, изо всех сил, пытаются превозмочь естественную природу, пытаясь воздействовать на человеческие чувства так же мощно, но неизменно терпят неудачу. Все время.
