Наивный наблюдатель | страница 10



Идея учредить Институт понравилась Магистру.

Ему предложили на выбор два варианта достижения практического бессмертия. Первый предполагал замену изношенных биологических органов и прочих частей тела донорскими. Или, что считалось значительно практичнее и дешевле, искусственно созданными механическими и электронными аналогами. В этом случае Магистр должен был согласиться на бесконечную серию трансплантаций, свыкнувшись с мыслью, что пока еще принадлежащее ему тело будут постоянно кромсать, отделяя и отбрасывая за ненадобностью его плоть, кусок за куском. Не удивительно, что второй вариант Магистру понравился больше. Доктор Соловьев, один из руководителей проекта почти олигарха, доставшийся новому хозяину по наследству вместе со зданием, предложил записать его сознание на внешний носитель. И решение, устраивающее всех, было принято. Работа началась.


Есть такое устойчивое словосочетание — государство в государстве. Человеку, который живет в выдуманном мире собственных фантазий и привычек, трудно объяснить, что это такое. Но стоит ему вылезти на свет божий и оказаться в упомянутой системе, как все становится понятным без лишних слов. Совсем как у птички, у которой коготок увяз. Перед тем, как окончательно пропасть, к ней обязательно приходит осознание устройства всей гибельной системы мироздания, в которую она так неудачно попала. Обычно одного коготка, прищемленного капканом, достаточно.

Впрочем, люди встречаются разные. Для одних из них давление системы невыносимо и гибельно, а другие даже не замечают его, потому что «по-другому не бывает».

Если бы Зимина спросили: «Что вам приходит в голову, когда слышите «государство в государстве»?», он бы честно ответил: «Это наш родной и нежно любимый Институт». Надо признать, что у него были веские основания для такого утверждения. Иногда ему казалось, что он всего лишь заключенный в концлагере для привилегированных перемещенных лиц. Конечно, он понимал, что Правила придуманы для того, чтобы обеспечить должный уровень секретности. Но Зимину было некомфортно в Институте, не хватало свободы. Его приводило в ярость, что на любое действие он должен получать разрешение у начальника.

А вот Горский не видел ничего странного в том, что Дирекция Института ввела жесткие Правила поведения, которые самим своим существованием нарушали свободу сотрудников. Возмущение Зимина удивляло его.

— О каких правах ты говоришь? — спросил он.

— О свободе научного познания, доступе к необходимой информации, а также свободе вероисповедания, совести, слова. Мне не нравится каждое утро петь гимн во время подъема флага Института. Я хочу читать стихи не пяти людям, а шести или двадцати шести. Меня коробит, когда сотрудник отдела снабжения начинает учить нас с тобой эстетике познания. Мне кажется, что мы с тобой давно бы справились с решением нашей задачи — записи сознания человека на внешний носитель, если бы нам не мешали эти дурацкие Правила, придуманные неизвестно кем и не понятно для чего.