Василис достаточно знал турецкий, чтобы понять, что автомобиль, на котором приехали солдаты, был практически заполнен.
— Ладно, пошли, — сказал один солдат другому, когда они возились с дверью. — На сегодня хватит.
Они были по-прежнему в кипосе.
Василис услышал скрип, потом смех, а потом взволнованный вскрик птицы. Солдаты сняли клетку с крюка.
Когда шум мотора стих вдали, мужчины опустили ножи. Василис открыл дверь в спальню и обнаружил жену, Марию с ребенком и Василакиса на полу за кроватью.
— Они ушли. — Голос его дрожал.
Василис ничего не сказал Ирини о ее любимой птичке.
Тут в дверь постучали.
— Панагия му! — едва слышно выдохнула Ирини, зажимая рот рукой. — Панагия му!
— Мама, это я, Маркос.
Василис и Паникос отодвинули мебель, чтобы открыть дверь.
— Они были здесь! — Слезы мешали Ирини говорить. — Мы думали, они ворвутся.
Ее трясло от страха. Остальные сохраняли выдержку, но Ирини не могла успокоиться, представляя, что могло бы случиться.
Маркос попытался ее успокоить:
— Но они ведь не ворвались. Ты в безопасности, мама. Мы все в безопасности. Они уехали. Посмотри сама.
Ирини вышла в сад. Она сразу заметила, что клетка исчезла.
— Мимикос! Мимикос! — выкрикивала она. — Маркос! Они украли мою птичку!
Она разрыдалась. Канарейка, ее неизменная подружка, которая скрашивала ей одиночество, ее гордость и радость! Ее пение было бесценно.
— Не надо было мне выносить клетку, — причитала Ирини сквозь слезы.
Пропажа канарейки напомнила о еще большей потере. Христоса по-прежнему не было. В течение нескольких часов она была неутешна.
Радио у них не было, но редкий грохот канонады вдали свидетельствовал о том, что война на Кипре продолжалась. Час назад она подступила к их порогу.
Ночью Ирини приснился сон: турецкие солдаты заняли весь остров — от Кирении на севере до Лимасола на юге. Всех киприотов убили, в живых остались лишь обитатели ее дома.
Шло время, и запасы у Ёзканов подходили к концу. Все постоянно были голодными, в особенности Хусейн, но Эмин по-прежнему настаивала, что никуда не поедет.
— Я выйду, — сказал Хусейн.
— Куда это ты собрался? — заволновалась мать.
— Послушай, нам нужна еда. Уверен, в магазинах остались продукты.
— Пусть идет, Эмин, — сказал Халит. — Парень быстро бегает. Он наша надежда.
— Хотя бы подожди, когда стемнеет, — попросила мать.
В тот вечер Хусейн захватил свернутый старый мешок из-под муки и тихонько вышел из дому. Он пробирался по лабиринту закоулков, часто останавливаясь и прячась в дверных проемах, — на случай, если неожиданно появятся солдаты.
