Китчер может счесть предыдущее предложение тавтологией, так как он, видимо, полагает, что его процедура установления референтов и есть интерпретация, а не ее предварительное условие. Мэри Хессе видит, чего недостает, когда мы так говорим об интерпретации: «Мы должны не просто говорить, что флогистон иногда относится к водороду, а иногда к поглощению кислорода, но мы должны отразить всю онтологию флогистона, чтобы понять, почему его считали отдельной природной сущностью[38]. Процессы, о которых она ведет речь, не зависят один от другого, и старая литература по истории науки дает бесчисленное количество примеров того, как просто говорить, не понимая сути дела.
Пока я рассматривал только непонимание. По мере продолжения могут выявляться более существенные расхождения. (В этой области нет четкой границы, отделяющей непонимание от существенного расхождения.) Китчер полагает, что интерпретация делает возможной «полную коммуникацию, преодолевающую революционные разрывы», и что процесс, посредством которого она это делает, «расширяет возможности исходного языка» путем добавления таких терминов, например, как «флогистон» и связанных с ним (с. 691). В отношении второго, я полагаю, Китчер серьезно заблуждается. Хотя язык и можно обогатить, он может быть расширен только в определенном направлении. Например, язык химии XX века был обогащен путем добавления новых элементов, таких, например, как беркелий и нобелий. Но не существует последовательного или интерпретационного пути добавления качественного начала без изменения того, что является элементом, и большого количества объектов кроме этого. Такие изменения не просто обогащают, они скорее изменяют, чем добавляют к тому, что было раньше; и язык, который мы получаем в результате, уже не может непосредственно передавать все законы современной химии. В частности, законы, содержащие термин «элемент», оказываются невыразимыми.
Но возможна ли «полная коммуникация» между химией XVIII и XX веков, как полагает Китчер? Вероятно, да, но только если один выучит язык другого, становясь в этом смысле участником химической деятельности другого. Этот переход можно осуществить, но два человека, которые затем общаются между собой, уже не будут химиками разных столетий. Такая коммуникация делает возможным существенное (хотя и не полное) сравнение эффективности двух способов деятельности, но это всегда было для меня вне сомнения. Проблема не в возможности сравнения, а скорее в формировании мышления при помощи языка, а это уже эпистемологически важный вопрос.
