Темно-серые глаза смотрели на меня сквозь прорези маски, и я не могла понять их выражения. Пьетро поспешил ответить:
– Мы согласны.
– Подождите, это не все, – я покачала головой. – Три-четыре дня, и вы получите то лицо, которое захотите. Дадите мне портрет, каким вы были до… проклятия, – будете таким. Нет – покажете желаемое лицо и получите его. Но есть одно «но».
– Какое? – нетерпеливо выкрикнул Карло. – Да говорите же, Темный вас побери!
– Карло! – попытался одернуть его родственник.
Я жестом заставила его замолчать и продолжила, глядя прямо в серые грозовые глаза:
– Поначалу это лицо будет столь же выразительно, как нынешняя серебряная маска. Постепенно вы сами сделаете его вашим настоящим лицом. На нем будет отражаться каждый ваш поступок, дурной или хороший; любовь, ненависть, равнодушие – все это нарисует на чистом полотне ваш новый облик. Все будет зависеть только от вас, Карло.
Молодой человек помолчал, потом спросил тихо:
– Такой… как бы Дориан Грей наоборот?
– Да. Именно. Дориан Грей наоборот, – согласилась я.
– Нет, – он встал и пошел к двери; остановившись в проеме, повторил, не поворачиваясь: – Нет!
И вышел, беззвучно прикрыв дверь.
Старший Контарини закрыл руками лицо и минуту просидел молча. Потом оторвал с усилием ладони от глаз, сказал глухо: «Спасибо!» – и встал.
– Сядьте, Пьетро, куда вы спешите? – спросила я спокойно.
– Чего ради теперь мне отнимать ваше время?
– Вы ничего не поняли, дорогой мой. Он уже согласился. Я даю ему десять минут на то, чтобы вернуться. Выпейте пока еще кофе или, может быть, чего-то покрепче? Погодите-ка…
В кабинете я достала из шкафчика, на красном лаке которого были вырезаны пышные пионы, бутылку, поспешно вернулась в гостиную и дернула за шнурок колокольчика. Синьора Пальдини выросла на пороге, кажется, раньше, чем звон колокольчика затих в глубине дома. Я показала ей бутылку, она кивнула и через мгновение уже внесла поднос с широкими бокалами-«тюльпанами», вазочками с орехами и кусочками пармезана. Плеснув в бокалы по чуть-чуть, я протянула один моему визави.
– Что это? – спросил он без интереса.
– Подарок пациента. Получен от него через год после операции, – сказала я не без гордости.
Пьетро осторожно глотнул и задохнулся.
– Ого! Келимас?
– Пятидесятилетней выдержки, лучший купаж за последние сто пятьдесят лет. Все будет хорошо, поверьте.
Дверь в гостиную вновь открылась. Карло подошел вплотную к моему креслу, посмотрел сверху вниз и сказал:
