– Блин, она что, всеядная? – Я шокированно попятилась. Как-то резко расхотелось не то что есть, спать стало боязно. – Ну ее, эту тряпку! Уходим! – скомандовала я зверям. Но свалить мы не успели.
Прожевав булыжник, саможранка сыто вытянулась, скрутилась в жгут и завязалась узлами. Изобразила из себя нечто на манер собаки, с пучками ног и головы, а после поскакала вслед за нами, пачкая бахрому в пыли.
Реки и озера были прекрасны, русалки были ужасны.
Натуральные страшилища. Среди утопленниц я не нашла ни одной мало-мальски смазливой рожицы. Русалки, как стеллеровы коровы, устилали берега, в некоторых местах слоями. Они нежились на заходящем солнышке, время от времени ворочаясь с боку на бок.
А еще они были не очень дружелюбны, я бы сказала насмешливы и злы. От скуки, не иначе. Поскольку к ним подвалило увеселение в виде ободранных в местных лесах зверей и одной потеряшки из реальности, вскоре на берегу стало очень весело и шумно. Толстобрюхие ленивицы изощрялись в остроумии.
Прошлись по всем. По заплутавшему в трех соснах Михайлычу, обсудили стать и косматость богатыря.
«Портки не жмут? Ишь, разъелся!»
Вдоль серого волка, свалившегося в овраг, заросший чертополохом. Серый вынырнул оттуда весь в репьях и колючках.
«Не колет ли, красна-молодец?»
Прошлись вскользь лисы, которая клочками своей шерсти посетила все кусты в лесу.
«Видали воротники и пушистей! А это какая-то драная тряпка!»
Ну и, конечно же, не забыли меня, которая пострадала от лешего, водившего нас кругами, пока ему первому не надоело это дело и он не бросил сие бесполезное занятие. Ибо мы плутать отказывались и упорно шагали по одной и той же местности хоть десять, хоть пятнадцать раз подряд, бодренько так, с руганью и песнями, не сдаваясь и не падая духом. В конечном итоге леший сам был не рад таким невосприимчивым гостям и вконец расстроился, плюнул на все и вывел нас к озерам. Вероятно, в надежде, что голосистые русалки нас добьют, раз ему не удалось.
Короче, из леса мы вывалились грязными, оборванными, уставшими и тут же попали на острые языки утопленниц.
Мне с этими вздорными бабами хотелось общаться не больше ихнего, но выбирать не приходилось.
Правда, затопленные селедки выбора мне давать вообще не хотели, равно как и общаться со мной. Стоило мне к ним подойти и открыть рот, как я слышала: бултых!
Я даже не успевала сказать:
– Здрав… – но уже стояла вся мокрая, обтекая, а вредная водоплавающая корова выныривала в другом месте и затаскивала свою тушу на сушу.
