Они обнимают друг друга немного дольше, чем необходимо, и меня снова одолевают эмоции. Эмили достаточно долго беспокоилась, что моя мать винила ее в смерти папы, но все было наоборот. Как бы мы не грустили о том, что потеряли папу, мы гордимся тем, что он боролся за правильные вещи и спас жизнь моей лучшей подруге.
Затем мама двигается к Райдеру, пожимая ему руку.
— Мистер Джеймсон, рада снова видеть вас.
— Взаимно.
Она поворачивается ко мне, беря меня за плечи.
— Как ты держишься?
— Нервничаю, но в восторге, — честно отвечаю я.
— Все будет потрясающе. Ты будешь сиять, как всегда, — говорит она. — А, где твой знаменитый пожарный? Он уже здесь?
— Ещё нет, но скоро должен приехать.
Слава богу за это. Я не сомневаюсь, что его присутствие рядом со мной - именно то, что нужно мне, чтобы помочь пережить этот нервный вечер.
— Не могу дождаться, когда же познакомлюсь с ним.
— Я тоже, — добавляет Эмили. — Умираю, как хочется увидеть мужчину, которому удалось украсть сердце моей лучшей подруги.
О да, он абсолютно точно украл его, и, если мне повезёт, я не верну его себе обратно.
Наш разговор прекращается, когда позади мамы я вижу, как мужчина поднимается по высокой лестнице, чтобы повесить большую фотографию, которую я поместила в рамку. Фотографию, заставляющую мое сердце практически выскочить из груди.
— Милая, что такое? — спрашивает мама, пытаясь понять, почему я плачу.
Когда я указываю назад, она оборачивается и у неё перехватывает дыхание от вида фотографии моего отца в золотой рамке.
Памяти Пола Кенсингтона.
Преуспей в делах. Живи правильно. Одевайся хорошо.
— О, СиСи, это прекрасно, — бормочет мама, ища в сумочке платок.
— Так и есть, — шепчет Эмили, сжимая мою руку
Мы все молчим, и, когда я смотрю на фотографию папы, начинаю вспоминать…
— Папочка, — бегу в его раскрытые руки так быстро, как позволяют мои маленькие ножки. Он поднимает меня, прижимая ближе к груди.
— Моя принцесса. Как прошёл твой день во дворце?
— Хорошо, но я скучала по тебе.
— Ну, теперь я дома, там, где и должен быть.
Слеза катится по моей щеке, но, впервые после смерти моего отца, эта слеза не символ печали. Это слеза мира и восхищения.
Я горжусь тем, что продолжаю чтить его память, назвав бутик его именем, и он всегда будет частью моих мечтаний.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ОДИН
Гейб
Спустя несколько часов гнев все еще пылает в венах, когда я сижу на темной парковке перед бутиком, издалека наблюдая за вечеринкой. Вечеринкой, на которой я больше не горю желанием присутствовать. Я опоздал на час и даже думал вообще не появляться, но мысль о том, чтобы продинамить CиCи лишь заставляет меня почувствовать себя еще хуже.
