Были времена, когда хорошо осведомленные коллеги считали его активным членом «ордена» так называемых модернистов – верующих ученых, стремящихся объединить науку и религию в целях современного толкования истории веры. Они предлагали официально пропустить церковные догмы через призму достижений науки. Между прочим, за подобную ересь еще в XIX веке Ватиканская инквизиция сурово наказывала своих братьев-отступников в темницах.
Модернисты считали, что Ватикан совершает смертельную ошибку, поскольку политика замалчивания, утаивание фактов из истории религии, жизнеописания Иисуса Христа и апостолов, трактовка событий с точки зрения мироощущения средневекового человека ведет к кризису веры. И наоборот, соединение веры и науки поможет его преодолеть. Их единение в поиске истины, а не простое «мирное сосуществование», позволит провести во всем христианском мире внутренний крестовый поход, бескровное воцерковление миллионов заблудших душ…
Считается, что движение модернистов формально прекратило свое существование со смертью его самых активных участников: директора семинарии Сен-Сюльпис в Париже Джона Хогана и знатока древнееврейского языка отца Альфреда Луази. На самом деле его расцвет пришелся на ранние годы правления папы Льва XIII, который совершил неслыханное: допустил ученых в святая святых – архивы Ватикана.
Без помощи церкви изыскания в вопросах веры вели к безбожию, а при ее содействии – к эволюции религиозных догматов. Ватикан счел последнее еще большим злом и не нашел ничего лучшего, как отгородиться от мира, осудив любое отступление от признанных официальной церковью постулатов. Преемник Хогана на посту директора семинарии Сен-Сюльпис даже запретил слушателям читать газеты, а папа Лев XIII, спохватившись, основал Папскую библейскую комиссию, в обязанности которой входил строжайший надзор за деятельностью теологов.
Вилорик Рудольфович Плукшин был большим знатоком трудов отца Луази, однако не забывал и самостоятельно анализировать древние источники. Он в какой-то степени считал себя последователем французских модернистов XIX века, проводником их идей в России.
Все закончилось чуть ли не в одночасье. То ли Плукшин сделал важное для собственного духовного мировоззрения открытие, то ли случилось чудо, но в один прекрасный день он решительно отказался от борьбы за историческую правду в пользу веры.
Широкая профессиональная общественность ничего про это не знала. Она давно поставила крест на Плукшине как ученом. К нему изредка обращались за помощью, если дело касалось расшифровки старинных рукописей, но этим его связь с официальным научным миром ограничивалась. Однако те, кто был знаком с ним достаточно близко, не разделяли столь легкомысленного отношения к Плукшину. В списке поклонников талантов профессора значился его друг Александр Валентинович Тихонов. Они время от времени встречались, дискутировали за кружкой пива в знаменитой тихоновской подмосковной бане, где, если верить намекам Александра Валентиновича, бывало, что и судьба Родины решалась.
