– Эта борода, – сказал он, дергая щетинистую поросль. – Понимаете, мне кажется, я еще не готов куда-то выйти с такой бородой.
– Так сбрейте, – посоветовал я. – Потом снова начнете отращивать, когда вернетесь домой.
Я обвел взглядом то, что им приходилось называть домом. Осуждал ли я их за это? Конечно же, нет, дурак этакий. Он серьезно посмотрел на меня.
– Жалко… Я уже две недели ее отпускаю.
Иными словами, он начал отращивать ее еще до своего прелюбодейского побега – вместо нового органа храбрости.
– Бородка очень милая, – сказала Имогена, целуя бороду. – И всем понравится, Билли, вот увидишь.
Она скатилась с постели. Ночная рубашка застряла у нее между ягодиц.
– Если вы, – сказал я, – собираетесь одеваться, то я лучше пойду и подожду вас где-нибудь, хорошо?
– Здесь есть комната для завтраков, правда, завтраков они больше не подают, но название осталось.
– Не будь чертовым слюнтяем, – сказала Имогена, – он знает, как выглядит женщина.
– Я не о вашей скромности пекусь, – сказал я, – а о… эээ… Скромности мистера Уинтерботтома.
– Не в бровь, а в глаз, – сказала Имогена и присела на корточки, лицом ко мне, к газовому камину. – Вы бы убедились в этом, если бы спали с ним. Господи, что за чертова холодрыга сегодня. И что же могло заставить вас вернуться сюда из Индии или откуда там?
– Я делал то, что должен. С Цейлона. Если вы пробыли здесь неделю, – спросил я, – значит, приехали где-то под Рождество?
– На следующий день, – гордо сказал Уинтерботтом. – Она – самый лучший рождественский подарок за всю мою жизнь.
Я почувствовал некую жалость к ним, смешанную с восхищением ими, затеявшими поездку в стылый пустой город, пока другие доедали в тепле холодную индейку и жаркое, а на каминной полке этих других ждали билеты на пантомиму. Но от меня они не получат ни пенни. Имогена в покрывале, стуча зубами от холода, опрометью выбежала из комнаты, наверное, в туалет. Мы с Уинтерботтомом остались одни. Он, мужественно приосанившись, встал против камина, застегнул воротник, повязал галстук и сказал:
– Я и сейчас думаю, что мы поступили правильно. Нельзя всю жизнь притворяться.
– Можете отпечатать этот лозунг первым же своим тиражом, – сказал я, – и отослать один экземпляр моей сестре Берил.
– Так вы поможете? – спросил он без всякой надежды. – Уверен, я смогу раскрутиться. И мне не так много нужно на самом-то деле – пара сотен всего.
– Но вы на самом-то деле ничего обо мне не знаете. Я же вам не близкий друг, знакомый с детства. Я совершенно чужой человек, просто посторонний прохожий. Я о том, что вы не можете на меня рассчитывать.
