– Сейчас ты себе как бы не принадлежишь. Угадал? – ухмыльнулся пес. – У тебя такое чувство, будто кто-то другой думает за тебя, – так?
– Э-э-э…
– Вот от этого появляется такой загнанный, затравленный взгляд, – пояснил пес, подбирая с земли шляпу. – Два пенса, – невнятно произнес он, держа ее в зубах. – Не то чтобы я мог их как-то потратить, но… всего два пенса! – Гаспод презрительно передернул плечами.
– Про какой загнанный взгляд ты говоришь? – спросил Виктор.
– Да у вас у всех такой взгляд. Много званых, да мало избранных – типа того.
– Какой взгляд?
– Как будто бы тебя позвали сюда, а ты сам не знаешь зачем. – Гаспод снова попытался почесать ухо. – Я видел, как ты играл Коэна-Варвара.
– Э-э-э… ну и как тебе?
– Ну, пока старина Коэн об этом не узнает, можешь жить спокойно.
– Я спрашиваю, когда он отсюда ушел? – прокричал Достабль.
Подмяв под себя небольшую сцену, Рубина гудела что-то голосом корабля, севшего в тумане на мель.
– ГрооООоууонноггхрххооООо…[6]
– Он только что ушел! – громыхнул Утес. – Я хочу послушать песню, можно?
– …ОоуооугрххффрпроооООо…[7]
Себя-Режу Достабль тщетно пихал в бок Детрита, который вдруг бессильно опустил кулаки, завороженно внимая пению.
До сих пор жизнь старого тролля была проста и неказиста: одни люди тебе платят, другим ты бьешь лица.
Теперь эта жизнь начала осложняться. Детриту подмигнула Рубина.
Странные, непривычные чувства бушевали в изношенном сердце Детрита.
– …ГроооОООооохоофооООоо…[8]
– Пошли, – приказал Достабль.
Детрит тяжело поднялся на ноги и в последний раз с тоской и восторгом посмотрел на сцену.
– …ОооОООгооООмоо. Оохххоооо[9].
Рубина послала ему воздушный поцелуй. Детрит вспыхнул, как свежеотшлифованный гранат.
Гаспод вывел Виктора из закоулка и повел по мрачным, поросшим чахлым кустарником и осокой пустырям взморья, что простирались за окраиной города.
– Что-то в этом месте неладно, – бурчал он.
– Оно не похоже на другие, – сказал Виктор. – А что, по-твоему, в нем неладно?
Гаспод взглянул на него с таким видом, точно намеревался презрительно сплюнуть.
– Вот, к примеру, я, – продолжал он, словно не услышал вопроса. – Пес. В жизни ничего во сне не видел, ну, иногда, может, за кем-то там гонялся. Ну, еще секс, понятно. И вдруг – я начинаю видеть клятые сны. Причем цветные! Перепугался до чертиков. Раньше-то я вообще не знал, что такое цвет. Собаки все видят в черно-белом – да ты это и сам небось знаешь, ты же у нас грамотный, читать умеешь. А красный цвет, доложу тебе, это вообще беда. Ты себе считаешь, что с первых зубов грыз белую косточку с какими-нибудь серыми разводами, и вдруг получается, что годами жрал что-то жуткое и красно-бордовое.
