А пальцы мистера Джефферсона всё продолжали хозяйничать там – в самом интимном месте, куда я ещё ни разу никого не допускала.
Даже Рассела. И уж точно никого до него.
Нет, ничьих пальцев, кроме моих собственных, там ещё не бывало.
Но сейчас я почувствовала разницу между тем, как ласкала себя сама, и тем, что происходило сейчас. – огромную.
Его руки творили там что-то невероятное. От каждого движения я задыхалась, умирала, для того чтобы через несколько мгновений возродиться вновь и вновь ощутить странное блаженство, которого я ни разу не испытывала.
Сейчас я забыла обо всём.
О том, насколько развратно и неприлично выгляжу. О том, что меня касается чужой посторонний мужчина, а я, вместо того чтобы это прекратить, жадно впитываю эту ласку.
Сейчас мне было не до чего – каждую клеточку моего тело, каждую мысль заполняло невозможное удовольствие, и единственное, о чём я могла бы просить этого мужчину – только о том, чтобы он не останавливался.
– Ещё! – тихо всхлипнула я, и сама не могла поверить, что сказала это вслух.
А его пальцы, пальцы дьявола, продолжали свою пляску, заставляя меня жадно глотать воздух и выдыхать стоны, прогибаться в спине, подаваться ему навстречу, чтобы получить чуть больше – ещё, ещё и ещё.
С каждым движением всё сильнее, острее и прянее, когда кажется, что лучше уже быть не может – а в следующее мгновение становится лучше.
Удовольствие, которое идёт по нарастающей – выше, выше, ещё выше – и наконец разрывается яркой вспышкой, заставляющей сокращаться мышцы внизу живота, разливающей по телу наслаждение, удовольствие и странный покой.
Не знаю, сколько минут понадобилось мне, чтобы вынырнуть из того сладкого, ленивого морока, в котором я оказалась.
Я так и продолжала лежать распластанной на столе. Но потом вспомнила, что мы не где-нибудь, а в офисе, и стала медленно подниматься.
Свои трусики я обнаружила где-то в районе каблуков, одёрнула юбку и развернулась к мистеру Джефферсону.
Сейчас, когда морок дьявольского удовольствия схлынул, мне снова было неловко смотреть ему в глаза. Одно дело, если я, как и обещала, позволяю ему всё и совсем другое – когда я изгибаюсь и бьюсь в его руках, умоляя не останавливаться.
Но во взгляде мистера Джефферсона я не увидела осуждения – наоборот, он, кажется, был воодушевлён тем, как всё обернулось.
– Вот значит ты какая, Моника, – сказал он.
Я не слишком поняла смысл этих его слов. Впрочем, сомневаюсь, что я вообще сейчас могла хоть что-нибудь соображать.
