И тут он повернулся ко мне:
— Твое последнее слово?
Неужели на свете найдутся слова способные перевесить чашу, до краев наполненную праведным гневом? Еще я понимала, что как только я закричу, доказывая всем свою «правду», то осипший от простуды, но все же девичий голос вызовет подозрение. И начнется: «Эта песня хороша, поджигай сначала»…
Я скользила взглядом по зателившейся толпе, пока не закружилась голова. Опасаясь потерять контроль над своей иллюзией и предстать перед всеми в первозданном виде, я уставилась в одну точку. На остроконечном шпиле одной из башен, не столько представляющих охранные строения, сколько являющихся символом власти и величия сидел сизый голубь, к слову, олицетворяющий знак мира. На него-то я и смотрела.
Первой крикнула женщина:
— Смерть!
Вслед за ней раздался уверенный мужской: «жизнь» — что стало полной неожиданностью для многих, включая и посвященного. А поскольку тень его подозрения коснулась меня, посвященный дал едва заметный знак глашатаю, и тот поспешил «направить толпу в нужное русло»:
— Люди, помните, сознание этой женщины разъела черная гниль. В любой момент ее разум может помутиться. Что тогда удержит ее от преступления еще более ужасного?
— Жизнь! — голос в толпе прозвучал словно вызов. Я тут же отыскала его обладателя, о котором с уверенностью можно было сказать лишь две вещи: он был магом света и он был высок. Широкий капюшон скрывал его лицо, а длинный черный плащ — фигуру.
Глашатай сделал едва заметный шаг назад и, не оборачиваясь ко мне, спросил:
— Твой хахаль, что ли?
Безусловно, маги света были в почете. Толпа стала переглядываться, шептаться. Уже через мгновение хор голосов разделился на два лагеря, при этом первый брал большинством, а второй… какой-то удивительной слаженностью.
И что делают в таких случаях?
Посвященный Совета Судеб, за все время не сказавший ни слова коротко кивнул и глашатай тут же объявил:
— Вы приняли мудрое решение… казнить!
Стражники развернули меня лицом к палачу, бросили на пень и придавили голову металлической перчаткой. Палач провел пальцами по лезвию секиры, и она запела свою стальную, жаждущую крови песню. Я вцепилась в грубую кору и скукожилась, словно старуха. Мне захотелось, чтобы все быстрее закончилось: голову словно набили опилками, а носом пошла кровь. Поддерживать чужой образ становилось все труднее. Сейчас мне уже было все равно, что они сделают с моим трупом, когда поймут кому отсекли голову: сожгут, заберут для детального изучения, или засушат и по частям распродадут ведьмам.
