Преподобного Брэйтуэйта трясло, и причиной тому была не только болезнь.
— Момент истины близится, — пробормотал он, — воззовем же к Господу, да не покинет нас.
На следующее утро Саймон Рэнкин проснулся с легкой головной болью. Он застонал; за окном клубился туман, и он почувствовал, как его охватывает тоска, словно как-то связанная с этим туманом. В кровати рядом с ним никого не было. Он резко сел, но, услышав шаги Андреа, вздохнул с облегчением. Слава Богу! На секунду он испугался, что те пришли ночью и похитили ее. Сегодня день похорон — судный день для этих угрюмых людей, когда один из них, столько лет хранивших постыдную тайну, будет предан земле.
— Погода отвратительная: туман и сырость, — Андреа открыла ногой дверь и внесла поднос с чаем. Саймон заметил, что на ней лишь нейлоновый домашний халатик, накинутый на голое тело; значит, она снова собиралась лечь в постель.
— Нам нет нужды спешить, — он заставил себя улыбнуться. — Служба начнется не раньше половины двенадцатого. Как тебе спалось?
— Я спала как бревно, без снов, по крайней мере ничего не могу вспомнить.
— Я тоже. — Это было странно; если силы зла пытаются подорвать их веру, этой ночью им должны были бы сниться тревожные сны. Значит, их бдительность хотят усыпить ложным чувством безопасности. Он не мог поверить, что их оставят в покое. А головная боль могла быть простым совпадением, следствием нарастающей усталости.
Андреа выпила чай и откинулась на постель, поставив чашку на столик. Она принялась освобождаться от халата, обнажая гибкое, чувственное тело. Саймон знал, чего ей хочется, и улыбнулся. Хороший способ начать день — даже такой, как сегодня, когда густой, неприглядный туман окружил их со всех сторон. Это также неплохое средство от головной боли. Он повернулся к Андреа и прижал ее к себе.
В начале двенадцатого Саймон и Андреа вошли в церковь. В ней было сумрачно и пусто. Скамьи кое-где были сильно поцарапаны, как будто их ковыряли острым ножом. Единственная свеча у алтаря не позволяла видеть его целиком, а в стенках амвона недоставало нескольких досок.
Тихо звучал орган, его окружала легкая занавесь, из-за которой виднелась лысеющая макушка. Казалось, органист стремится скрыться от глаз прихожан, боясь быть узнанным.
Они сели в заднем ряду и огляделись. Церковного служки нигде не было видно. По-видимому, прихожане сами должны были брать молитвенники и псалтыри у входа и класть их обратно, выходя из церкви. Служили здесь лишь викарий да органист, в этой безбожной юдоли фигуры малозначимые, обреченные на поражение.
