Девчонка выросла, проблемы выросли вместе с ней, а слезы остались. Пролились приветом из прошлой жизни.
– Ну, все, все. Его больше нет. Акорион заперт, он никогда не доберется до тебя. Деллин, послушай. Все, что он может, – это насылать сны. Это единственный способ связи с тобой, понимаешь? Отруби его. Не давай Акориону топливо. Сделай вид, что его не существует, – и все. Как бы он ни бесился, как бы ни пытался тебя достать, если ты сама не ступишь на его территорию, он будет беспокоить тебя не больше мухи в летнюю ночь. Больше некому слать тебе посылки и письма, некому пробираться в школу и пугать. Единственный союзник, который был на это способен, навсегда остался под школой. Сейчас я отнесу тебя в комнату, и ты поспишь. А начиная с завтрашней ночи и до самого-самого выпуска ты будешь принимать сонное зелье. И я тебе обещаю, к моменту получения диплома ты забудешь его имя. Забудешь, что когда-то существовал такой бог.
– Отнесете? – нахмурилась я. – Но я дойду…
Кейман склонил голову, чтобы, к моей полной неожиданности, коснуться губами моих. От второго поцелуя в жизни я ждала совершенно других эмоций. Никак не жуткой сонливости, навалившейся в один миг. Головная боль прошла, но прежде, чем я отключилась, успела подумать, как несправедливо вот так усыплять меня магией через поцелуй.
Не знаю даже, что более несправедливо: усыплять магией, усыплять или усыплять поцелуем. Зачем вообще меня усыплять в такой момент?..
* * *
Он смотрел в ее глаза и чувствовал, словно горло сжимает невидимая рука. Девушка на стене была такой живой, такой манящей… и в то же время ему отчаянно не хватало ее присутствия. Хотелось ощутить тепло ее тела, впиться поцелуем в полные губы, пропустить сквозь пальцы шелковые волосы. Заполучить ее всю, целиком, вернуть свое сокровище.
Она идеальна. Он долго подбирал нужное слово, долго пытался понять, что чувствует, глядя на ее портрет напротив стола, и только сейчас понял.
Ангел. Темный ангел.
– Больше всего на свете, Лидия, я бы хотел, чтобы она сейчас была рядом. Но знаешь что? Ее нет. Она с ним. Он видит ее каждый день. Говорит с ней. Касается ее. Я уверен, что трахает. А я не могу дотянуться. Не могу коснуться моей девочки, и все, что мне остается, – ее портрет.
Он провел рукой по нарисованной, идеально ровной коже. Краска не такая бархатистая, он еще помнил ощущение настоящего тепла человеческого тела.
– У нее не было ничего, я прислал ей драгоценности.
