Вскоре я снова погрузился в темные пучины поэзии По, который, хотя и был мертв вот уже сто пятьдесят лет, однако умудрялся даже из могилы наводить на меня самый настоящий ужас. Эдгар По был мастером настроения и ритма. Настроение его неизменно оказывалось мрачным, а ритм – завораживающим, исступленным. Некоторое время спустя я поймал себя на том, что примеряю к себе его полные безнадежности и отчаяния строки. «В печали до срока я жил одиноко, и дух мой блуждал меж теней» [9]. Слова поэта резали душу, как бритва, и казалось, что это было написано обо мне.
Я читал дальше, и печаль По охватывала меня все сильнее и сильнее. Особенно остро я ощутил ее, когда дошел до стихотворения «Озеро».
Когда же Ночь, царица снов,
На все бросала свой покров
И ветр таинственный в тени
Роптал мелодию: усни! —
Я пробуждался вдруг мечтой
Для ужаса страны пустой
[10].
Гений поэта очень точно подметил и передал мои собственные страхи и мучительные воспоминания. Протянув свою ледяную руку через полтора столетия, По положил мне ее на грудь, и я корчился от боли, которую причиняла мне моя собственная память.
Таилась смерть в глухой волне,
Ждала могила в глубине
[11].
Я закончил читать в начале четвертого утра. Мне удалось найти только одно совпадение: строка «Прискорбно, я знаю, лишился я сил…», которую следствие приписывало далласскому детективу Гарланду Петри, на самом деле была позаимствована из стихотворения Эдгара По «К Анни».
Несмотря на все усилия, мне так и не удалось обнаружить, из какого произведения По были взяты предсмертные слова Клиффорда Белтрана, помощника шерифа из округа Сарасота. Я даже подумал, что слишком устал и потому пропустил цитату, однако в глубине души твердо знал, что читал достаточно внимательно. Строчки «Да примет Господь мою грешную душу» просто не было ни в одном из стихотворений По, и мне оставалось только заключить, что эта фраза стала последней искренней молитвой решившегося на самоубийство копа. И я вычеркнул Белтрана из списка, поскольку его последнее письмо, очевидно, было написано им самим.
Мужественно борясь со сном, я продолжал анализировать свои заметки, но так и не решился забраковать случай Маккаферти из Балтимора – уж слишком он походил на дело Брукса. Это обстоятельство, кстати, помогло мне определиться с дальнейшими планами. Закрывая глаза и засыпая, я уже знал, что́ буду делать, когда проснусь. Я поеду в Балтимор сам и все разузнаю подробно.
Этой ночью меня посетил давний кошмар, который, повторяясь из раза в раз во всех подробностях, преследовал меня всю жизнь. Как и обычно, мне снилось, будто я иду по замерзшему озеру, покрытому синевато-черным льдом. Никаких берегов не видно, линия горизонта слепит глаза неестественной, обжигающей белизной, и я иду, низко опустив голову, чтобы не видеть этого мертвенного сияния. И вдруг слышу пронзительный женский голос, который зовет на помощь. Голос доносится сзади, я оглядываюсь, но там никого нет. Тогда я поворачиваюсь и продолжаю двигаться в прежнем направлении. Один шаг, второй, а на третьем из-подо льда протягивается рука, хватает меня за ноги и начинает тащить к растущей на глазах дымящейся проруби.
