Россия еще не забыла страшный пугачевский бунт, «бессмысленный и беспощадный», по пушкинскому определению, только что весь мир потрясла гроза Французской революции… А Словцов позволяет себе выступать перед согражданами-христианами со словами, отнюдь не призывающими к тишине и спокойствию. Возмущен был не только тобольский наместник — не находили себе места архиепископ Варлаам, ректор Тобольской семинарии архимандрит Геннадий. Им опять и опять слышались дерзкие слова, сказанные в храме любимцем паствы. «Могущество монархии есть коварное оружие, — заявлял проповедник, — истощающее оную, и можно утверждать, что самая величественная для нея эпоха всегда бывает роковою годиною… Рим гордый, Рим, воспитанный кровию целых народов, готовился уж раздавить почти всю вселенную, но что ж?.. Оплачем надменную его политику. Он ниспал под собственною тяжестью в то время, когда наиболее дышал силою и страхом. Есть меры, далее коих не дерзает преступить счастие народов».
Подобных слов и разъяснений стены белокаменного Софийского сибирского собора никогда не слышали! Однако проповедник и не помышлял снижать напряженность в своем Слове: «Не заключайте, чтобы церковь роптала противу сих покровителей отечества! Нет, она окровавленным их теням приносит жертвы курения и чтит воинский меч, как спасения орудие».
Тобольск буквально гудел после столь взволнованного обращения проповедника к народу. Но арестовали Словцова лишь в начале февраля 1794 года — к тому времени текст проповеди архиепископ Варлаам уже отправил митрополиту Гавриилу. С проповедью ознакомилась и Екатерина II — она велела столь смелого проповедника доставить в Петербург, чтобы самолично на него поглядеть. Приказ императрицы был исполнен незамедлительно. Опального проповедника везли в столицу той же дорогой, по которой три года назад по велению Екатерины II из Петербурга препровождался с длительной остановкой в Тобольске «бунтовщик, хуже Пугачева» А.Н. Радищев, сосланный на «10-летнее безысходное пребывание» в Илимский острог.
Словцова по назначению велено было доставлять в большой строгости — в городах выходить из экипажа не позволяли. Зимняя дорога основательно его измотала — лишь в небольших населенных пунктах он покидал возок на время ночлега либо выходил из него с позволения сопровождавшего где-нибудь между селеньями.
В Петербурге провинившегося Словцова тщательно, подробно допросили и митрополит Гавриил, и глава Тайной экспедиции С.И. Шешковский (во время допроса у него на столе лежала плетка!), и в канцелярии генерал-прокурора А.Н. Самойлова. И все же П.А. Словцову удалось убедить допрашивающих, что в своем выступлении он не имел никаких противогосударственных намерений и тайных замыслов!
