Секундная стрелка на часах уже приблизилась к концу второго круга, и необходимо было заканчивать разговор. Кто его знает, а вдруг рядом с секретаршей стоит тот же полковник и мигает ей, заставляя тянуть разговор, а спецы определяют, откуда он звонит.
— Начальство с самого утра у себя, хмурое, как то утро из романса, но сейчас у него посетитель. Просило не соединять ни с кем.
— Понял, Танюша, — обрадовался Серов, что разговор у них прерывается естественным образом. И по времени он вписался, даже если бы хотели, не успели бы засечь. — Ты предупреди шефа, что я перезвоню через полчасика, ладно?
— Предупрежу, — пообещала секретарша.
Антон повесил трубку. Посмотрел еще раз на часы. Разговор длился не более двух с половиной минут. То, что надо, как в аптеке. Судя по тону секретарши, в управлении никаких слухов о его персоне не бродит, уж она-то знала бы обязательно. Тот случай, когда его взяли в кабинете полковника люди Нерона, прошел незамеченным.
«Вероятно, все считают, как и секретарша, что капитан Серов в командировке, — думал он, садясь в драндулет под названием «Москвич». — Что ж, пусть считают. В их работе длительные командировки — дело привычное. Самое лучшее прикрытие от домыслов».
Ему надо было убить полчаса до следующей попытки переговорить с полковником. Серов предчувствовал, что все эти телефонные контакты, которые планируются сегодня, продлятся не один час. Сам полковник явно не сможет сразу же назначить место и время встречи Кочеткова с мэром. Он, как и капитан, всего лишь посредник между мэром и Антоном. А Антон, в свою очередь, такой же посредник между полковником и Кочетковым. И каждый из них будет стараться делать так, чтобы две высокие договаривающиеся стороны не могли обойтись без них, в общем-то совершенно лишних звеньев. А иначе за что потом требовать лавры, если мэр и Кочетков найдут между собой общий язык и вор в законе воцарится на своем месте теневого хозяина города, выжив отсюда Нерона?
Серов без определенной цели ехал по улицам города, на этот раз не обращая внимания на окружающих. Он вспомнил про дочурку и почувствовал, как он за эти дни соскучился по ней. Грудь наполнилась щемящим чувством, и ему, здоровому мужику, столько повидавшему в жизни, вдруг захотелось расплакаться, как маленькому мальчику.
В сущности, все, что он сейчас делал, он делал ради своей маленькой дочурки, ради жены, а уж потом ради собственного благополучия.
И поэтому он просто обязан бороться за свою жизнь, и ради этого можно даже пошестерить перед Кочетковым.
