Вадим понемногу начинал «усекать». Речь, видимо, шла о том, что так называемый слесарь хотел вырваться в другую сферу и не был уверен… Нет, ерунда, был уверен в своих способностях, но что-то мешало ему.
— Но я не совсем понимаю, что в а м этот князь?
— Не он же один! И американец этот, и… вы. Вы тоже!
— Нет, я ничего такого не утверждаю, не подтасовывайте! — рассердился вдруг Вадим. Почему он, в самом деле, должен тут заниматься больным самолюбием чужого ему человека, да еще недружелюбно настроенного?!
— Но вы же сказали — разные способности…
— Что я, соврал, что ли? Это же очевидно! Вы как учились в школе?
— Слава богу, на пятерки!
— Зубрили, что ли?
— Нет, не больше других.
— А другие тоже на пятерки?
— Ну да! Еще чего?!
— Значит, вы были способней?
Рыжие глаза по-рысьи блеснули: вся теория повернулась в его сторону. Хорошо. Но, видно, не очень. Что-то не так. Вадим ждал вопроса, и вопрос последовал:
— Отчего же я — слесарь, а вы, к примеру, — ученый?
— При чем тут я?
— Очень даже при чем.
— Не вижу.
— Да выпейте, выпейте вы, — вмешалась вдруг тетя Паня. — А ты, Олесик, зря так. Все у тебя было — шел бы учился.
— Стоп, стоп, тетя Паня. Мы в другом, так сказать, ключе ведем беседу. В теоррретическом. Ну так — за нас, что мы — разные.
Они выпили, пожевали хлеба с медом: эх, тошно это — мед под водку.
Вадим захмелел быстро и тяжело. Не надо было гнаться за этим рыжеглазым: ну вливает одним глотком, и ладно. А теперь что? Ему было трудно держаться в рамках. Потому что хотелось уйти отсюда. Вернее, нет, от тети Пани — нет. Но этот… Тетя Паня — она будто мама. Не е г о мама, то есть не Варвара Федоровна, а вообще. Добрая.
…С чужими, гордыми
не пей, сынок, вина.
И тайной речи их
внимай не без опаски.
Ах, все так близко
к пагубной
развязке…
Над миром так
натянута струна.
Нет, это не туда и не о том.
Вадим лег головой на руки, и поплыли облака, небо над горами, а перевернешься — сверху море, — чуть раскачивается огромная чаша его, и это, может быть, теперь, а может — две тысячи лет назад. Чаша его. Зелено-сиреневая чаша его. И скала. У края чаши. Что так близко край? Уже долетели? Но крылья еще держат, еще не потерлись перья, и можно бы дальше. Но что-то мешает. А, вот что: рыжий этот взгляд в упор. Как на мушку взял.
— Захмелел, а?
— Да, что-то…
— Или так, для прикиду?
