Огаррио навел на самолет бинокль, затем посмотрел по сторонам, заметил Пинсона и удовлетворенно кивнул.
— Съемку ведут, — произнес командир. — Я камеру разглядел. Теперь они поверят, что у меня в заложниках попы с монахинями. А враг, получается, уже близко. Что ж, события развиваются быстрее, чем я предполагал. По моим прикидкам, войска подойдут к городу к рассвету. Вот тогда и узнаем, кто из нас прав: вы или я.
— Сержант, вы сошли с ума. С вами никто не станет вести переговоры. Умоляю вас, отпустите заложников. Сделайте это, пока еще не поздно!
— Хотите обрести душевный покой? — осведомился Огаррио. — Заставьте себя поверить в то, что дело выгорит и переговоры состоятся.
Он быстрым шагом направился прочь, на ходу отдавая распоряжения. Бесерра, подчиняясь приказу командира, загнал заложников обратно в собор.
***
Прошло два часа. Ужас и унижение, вызванные появлением солдат и всем тем, что за этим последовало, сменились унынием. Мрачные, оцепенелые, горожане расселись по церковным скамьям. Пинсон обратил внимание на то, что некоторые из них молятся. «Может, Огаррио и прав, — подумал бывший министр. — Революционная идеология в этой глуши не смогла укорениться в сознании людей, которые по сути своей были крестьянами. Были и останутся ими навсегда».
Рядом с профессором молча сидела Мария. В наряде монахини она смотрелась очаровательно, даже соблазнительно. Чепец рыжеволосая сняла, и ее огненные локоны ниспадали на плечи, живописно сочетаясь с заново подведенными красной помадой губами и россыпью веснушек. Она гладила по голове Томаса, который спал рядом с ней, улегшись на скамью.
— Походи-ка, Энрике, разомнись, — промолвила Мария. — Тебе не повредит. А о внуке не беспокойся. Я за ним пригляжу. Мы уже успели с ним подружиться.
— Ты так быстро смогла его успокоить, когда он испугался самолета… Удивительно… — Пинсон покачал головой.
— Заодно и познакомились, — улыбнулась Мария. — Ну что сказать? Я люблю детей, и мы, как правило, быстро начинаем друг другу доверять. Жаль, что не могу сказать такого же о взрослых. Давай, иди пройдись.
Пинсон принялся мерить быстрыми шагами неф: взад-вперед, взад-вперед, искренне надеясь, что хотя бы чуть-чуть сможет облегчить душевные муки. По обеим сторонам нефа вздымались высокие колонны из черного мрамора с бледно-желтыми прожилками, увенчанные, словно коронами, пышными капителями коринфского ордера. Своды храма покрывал ажурный узор, едва различимый в царящем под потолком полумраке.
