Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Фелипе и плачем Томаса. Пинсон искренне надеялся, что выстрелов больше не будет, но они снова возобновились, с интервалом полминуты — минута. Профессор понял, что Леви и Мартинес принялись за следующий этаж. Он вспомнил, как сам ходил по этой тюрьме. Перед его мысленным взором предстали лица заключенных каждой из камер. Выстрелы все гремели и гремели.
Кошмар, казалось, никогда не закончится.
Потрясенный глубиной собственного бессилия, профессор сидел, погрузившись в оцепенение, когда услышал, как по улице кто-то бежит. Грохоча коваными ботинками, к тюрьме с пистолетом в руках несся сержант Огаррио, а за ним — Бесерра и еще четверо солдат. Когда они подбежали к двери, из-за нее показался комиссар Леви, отряхивавший рукав шинели. Пинсон увидел на его лице знакомую кривую улыбку:
— Вот и вы, сержант. Рад сообщить вам, что теперь, благодаря мне, в Сиудадела-дель-Санто нам можно не опасаться удара в спину. Угроза со стороны пятой колонны устранена.
Выпучив глаза, Огаррио уставился на него. Мгновение спустя он кинулся внутрь, оттолкнув с дороги Мартинеса, который стоял на пороге бледный как полотно. Еще минута, и из тюрьмы раздался преисполненный ярости рев.
Выйдя из тюрьмы, командир медленно подошел к комиссару, который, взяв у Мартинеса флягу с водой, пытался смыть с рукава кровавое пятно. Некоторое время Огаррио молча наблюдал за Леви. Вдруг он схватил комиссара за шиворот и со всей силы толкнул на гранитную стену. Круглые очки полетели на камень тротуара. Звякнули разбитые стекла. Развернув Леви к себе, Огаррио ударил его по лицу и под дых, а когда тот упал, от всей души два раза двинул ему ногой между ног.
— Это были мои заложники, — тихо произнес сержант. — Твою мать, это были мои заложники! — взревел он. Повернувшись спиной к комиссару, Огаррио сжал кулаки и, закрыв глаза, задрал голову к небу. Затем он ткнул пальцем в Мартинеса. — Ты… ты сын осла и шлюхи! Почему ты его не остановил? Двадцать четыре монахини и восемь священников! А ты просто стоял и смотрел!
— Но, сержант, он… он же комиссар…
По всей видимости, Огаррио потребовалось приложить максимум усилий, чтобы сдержаться.
— Я знаю, — сказал он и похлопал Мартинеса по плечу, — он мудак. Всё, проехали. — Командир кинул презрительный взгляд на Леви, который, с трудом встав на четвереньки, шарил по мостовой в поисках очков. Из разбитого носа комиссара шла кровь. — Помоги ему привести себя в порядок, — приказал Огаррио Мартинесу, — считай это наказанием за то, что повел себя как ослиное говно. — Внезапно командир вспомнил о Пинсоне. — Мне очень жаль, что ваш мальчуган стал свидетелем всего этого. Вы в порядке?
