ВОЛШЕБНАЯ КНИГА
Андалусия, 1938 год
«В ходе той войны каждый из нас в каком-то смысле лишился невинности…» — Пинсон оторвал взгляд от книги, подумав, как мало изменилось все за века. Война ведь и поныне обладает необоримой силой менять людей. Профессор покачал головой и улыбнулся, желая скрыть охватившую его печаль. Из-за царившего мрака гигантский собор словно сжался, уменьшившись до размеров маленькой деревенской церквушки. В мерцании свечей лица горожан казались восковыми масками. Они были совершенно бесстрастными, и потому Пинсон не мог понять — читать ему дальше или нет.
Профессор уже давно добился того, чего хотел: Томас крепко спал. Внук продержался дольше других детей — те уснули еще на первых главах. На том месте, когда Саид посоветовал Самуилу стать лекарем, после чего расплескал молоко и рассыпал клубнику, Томас расплылся в улыбке, зевнул и опустил голову на колени Марии. Услышав рассказ о том, как Паладон похитил тюрбан верховного факиха, Томас улыбнулся в полусне и с тех пор спал как убитый.
После того как все дети уснули, Пинсону стало проще — теперь можно было читать все подряд, не пропуская философские рассуждения и рассказы о любовных приключениях. Профессору стало интересно, что думают о книге горожане. Самуил в своей рукописи нарисовал крайне нелицеприятный портрет Сида, тогда как для каждого испанца этот рыцарь был героем, сражавшимся за христианство. Однако если верить Самуилу, то Сид, получается, страдал параноидальной шизофренией. Пинсон был рад, что Самуил решил не опускать описание битвы. Вероятность столкнуться с чем-то крамольным в описании кровавого сражения была невелика, и, судя по ахам и вздохам слушателей, рассказ о бое пришелся им весьма по вкусу. Послышались даже нестройные возгласы: «Буэно! Буэно![44] Смерть маврам!»
«Интересно, — подумал Пинсон, — неужели они пропустили мимо ушей описание терпимого мавританского общества? Я не имею права смотреть на них свысока», — тут же одернул себя профессор. Он сам вырос в Агва-Верде среди точно такого же простого народа. Эти люди не имели ни малейшего представления о том, что творится за пределами того маленького мирка, в котором они жили. В их краях даже парень из соседней деревни считается чужаком, экстранхера, которому ни за что на свете нельзя доверять. Их представления о Реконкисте тоже были весьма смутными. Нет, в детстве они, конечно, все слышали легенды о войнах мавров и христиан, однако все эти события далекого прошлого не имели в глазах простых людей никакого отношения к тяготам их нынешней жизни. Ну а в легендах мавры неизменно были плохими, а христиане хорошими. Рукопись, которую читал Пинсон, представлялась запертым в соборе людям очередной красивой сказкой, вроде «Песни о Роланде» или романа о приключениях безумца Дон Кихота; одним словом, история, которую рассказывал Самуил, для них ничем не отличалась от других легенд, ходивших по Испании на протяжении многих веков. Слушателям было неважно содержание того, что он им читает. Они находили успокоение в самом звучании его голоса. Пинсон сейчас оказался в роли странствующего сказителя. Профессору стало стыдно за свое снисходительное отношение к сотоварищам. На протяжении сотен лет простые люди терпели гнет церкви, помещиков, мытарей, и потому верили лишь в то, что знали, и в этом черпали мужество.
