Только Лес ждал меня всегда, оставаясь самым надежным и желанным местом.
С ним мы были знакомы давно. Так давно, что время уже не имело значения, превратясь в немую бессмысленность описывать первое мгновение, когда Он позвал меня.
Однажды, как и предсказывала бабушка (как же она была права!), всё изменилось: сначала шелест листьев приобрёл живую, дрожащую трепетность, ощутимую почти физически, звуки и запахи вспыхнули, усилились и захлестнули, наполняя душу радостным ожиданием грядущего.
Лес стал другим.
Теперь и всегда… Теперь всегда, когда бы я ни окуналась в его влажное бархатное величие, он принимал меня в себя, поглощая без остатка, прорываясь насквозь тугими острыми побегами, разворачиваясь шёлковыми блестящими лепестками, оседая звездами росы и толстыми пушистыми шмелями, давая и давая жизненную силу, рождая и обновляя заново. Кожа моя всё более приобретала неуловимый оттенок, сливаясь с осенней листвой вечереющего лесного безмолвья, и глаза начинали переливаться в темноте, включаясь в сияющий хоровод лиц танцующих дриад и сильсов. Хлопая крыльями, гоня перед собой теплый ночной воздух, тяжело и немного неповоротливо старая Фрийс’ха опускалась ко мне на колени. Осторожно переступая когтистыми лапами, она устраивалась поудобнее и начинала говорить. О том, что я, рождённая дриадой, была утеряна для всех и всё забыла, о том, что потеряться и забыть всё нельзя, а голос души заглушить невозможно, что суть неизменна, и рано или поздно мы слышим её Зов. Ведь каждый, так или иначе, ищет своё единственное зернышко истины, прорастающее и раскрывающее ответ на главный вопрос, который задаёт Жизнь.
И становились понятны те маленькие чудеса, которые происходили со мной, сколько я себя помнила: цветы, распускавшиеся под моими ладонями, шелестящие длинные травы, скрывавшие меня, если я того хотела, бесчисленное количество живых существ, всегда готовых прийти ко мне на помощь, и сам Великий Лес — мой отец, хранитель и защитник.
Я, как ни странно, продолжала жить в городе. Окружавшие меня люди делали вид, что ничего не происходит, пребывая в своих рутинных проблемах, думая только о деньгах, кастрюлях и болезнях. Иногда кто-то выводил мелом на заборе напротив моего окна что-нибудь вроде: «Динка — дикая собака!», но крапива вырастала в одночасье, закрывая надпись, а потом ещё и зацветала легкомысленными желто-белыми цветами, приманивая мотыльков и делая этот самый забор похожим на длинную ситцевую занавеску.
