всё равно рассердился. Сме-еш-но! Пришлось наговорить комплиментов, назвать
Великим Каменным Лесом и пообещать, что ёлки на Центральной площади опять станут голубыми.
Дни шли… Шли, вытягивались, вырастали навстречу свету и опадали к закату сорванными листьями. Порой меня забавляло то, как, глядя на знакомые вдоль и поперёк пейзажи, мы видели и, в особенности, чувствовали несравнимо разное. Он, как бы изнутри себя — жёсткую конструктивность растущих кристаллов, ибо камни — Его живые камни — пребывали в постоянном движении. Я, скорее дыханием и поющей гармонией — плавную соразмерность, завершённость линий, будь то стволы колонн или паутина проводов с нанизанными на них птицами, стеклянные озёра витрин или бархат замшелых гранитных берегов. В одном мы были едины — соборы и мосты. Они, и только они, не несли на себе тяжкий груз наших многочисленных споров. Лёгкость и свобода, с которыми они существовали, наполняли моё сердце восторгом, а Его — гордостью и удовлетворением хорошо выполненной работы. У нас имелась даже крошечная тайна — место, о котором мы никогда не разговаривали, ибо нечего было добавить, да и незачем — слова лишь слова. Маленькая часовня, затерянная в парке, похожая на золотистый песчаный водопад, с разноцветными бликами витражей и с колокольней, напоминавшей взлетающую в облака птицу, являлась, по нашему единодушному мнению, восьмым чудом света… Я как-то привела туда Ваську, так он молчал полчаса, потом заплакал, раскапризничался и не захотел уходить — спрятался, вжавшись в нарисованные колени святых… Правда, тогда он был ещё совсем несмышлёный. И мы только-только познакомились.
Малыш потерялся во время грозы, сам не помнит как. Говорит, очень испугался. Страх парализовал его, а тело больше не слушалось, раздавленное, прибитое к земле качающимся враждебным лесом. Он бы не вынес всего этого ужаса, если бы не светящиеся огни, удивительные и непонятные, которые прилетели неизвестно откуда, покружили вокруг его лица, а потом указали безопасное место — дупло. Он и заснул там — канул в сон, как в спасенье — а, проснувшись, не смог узнать поляну. Противные сильсы — не люблю их развлечений! Высшие существа, а заманивают детей, будто серые грольхи.
Он так обрадовался, что даже сказать ничего не мог, только уцепился за мою шею мёртвой хваткой, всхлипывал да тепло сопел мне в ухо. Худенький, нескладный, лет пяти-шести, с мягкими золотистыми волосами. Он напоминал заблудившегося бельчонка. Да и запах от него шёл, как от бельчат — молочно-ореховый.
