С Динни я виделся всё реже. С определённого момента пять лет разницы в возрасте становятся непреодолимым барьером. Я стал тяготиться ею, то ли стесняясь, то ли теряясь в собственных чувствах. Она понимающе молчала и не задавала никаких вопросов. Сколько раз я клялся себе, что завтра же утром позову её — как раньше — за абрикосами или купаться на нашем заветном месте, придумывал без труда нужные слова, но наступало роковое утро, и я со стыдом понимал, что вот эти самые слова — просто улыбнуться и сказать — совершенно немыслимо. Так и проживал я две жизни: одну в своих мыслях, другую — в одинаковых днях. Привык. И лишь когда случались необыкновенно сиреневые сказочные вечера, мы вдруг натыкались друг на друга прямо на людной улице и, облегчённо рассмеявшись, заговорщически убегали, как и прежде, к далёкому омуту, болтали, мечтали и вновь были счастливы. Недолго, ах, как недолго!..
Побег продолжал расти, а с ним вместе росла и крепла моя надежда.
Когда же это случилось по-настоящему, разом и бесповоротно? Я не смог бы назвать день и час, когда я забыл о Динни окончательно. Есть время безумству и безудержному гону, когда невозможно усидеть на месте, когда хочется неизвестно чего, но чтобы этого чего-то было очень и очень много, когда каждый прожитый день считается бездарно потерянным, если не провести его в шумной компании, а вечером не прижаться к таким же ищущим губам. Аллилуйя! Да здравствует молодость и будь она проклята! Ибо именно тогда мы можем получить всё и всё потерять.
Непредсказуемо и неизбежно я окунулся в сладостный мир ошибок.
Я встретил Люсинду на набережной. Был предрассветный час, и одинокая фигура девушки на берегу показалась мне почти трагической. Я непроизвольно устремился к ней, полный щекочущего ожидания, волнения и забытой робости — чувствами, которыми когда-то в далёком детстве я болел, о которых позже мечтал, а потом, на первом курсе, зачитываясь Верленом, мечтал уже осознанно и нетерпеливо. Она повернулась ко мне, будто у нас было назначено свидание, и вместо изумления или недоверия, смутно мною ожидаемых, я услышал ироничные слова уверенной в себе женщины. Чуть наклонив голову набок, более чем выразительно, придерживая развевающиеся волосы, она улыбнулась откровенно и ободряюще, обнаруживая на щеках две маленькие округлые ямочки. Что-то дрогнуло внутри меня, сердце вспомнило что-то давно забытое, детское, но не удержало, упустило, покоряясь первому впечатлению. А оно определённо впечатляло, сразу и безоговорочно. Девушка была немыслимо, неправдоподобно, чертовски хороша. Гладкий широкий лоб, иссиня-чёрные волосы, фиолетовая помада на узких губах и такого же цвета узкое платье, крохотная жилка на виске, просвечивавшая через тонкую матовую кожу — Снежная Королева, да и только. Поверил бы, что заморозит, если бы не жаркий огонь в прищуренных глазах. В силу своей природной неукротимости я, кажется, без остановки вещал: о погоде и друзьях-оболтусах-студентах, о бандитах и беззащитных барышнях на ночных улицах, о… не помню уже о чём. Она понимающе кивала и улыбалась. Её улыбку можно было снимать в рекламе зубной пасты.
