Но пока это просто разминка, по настоящему "шалить" и "озорничать" барин начал только тогда, когда добрался со своей веселой бандой до избы Авдея Никифоровича, до самой середины улицы. Тут насильникам впервые был оказан пусть робкий, но отпор. Сноха крестьянина, молодая баба Матрена попыталась усовестить разгулявшихся молодцов.
– Ваша милость, уймите их ради бога! Экий срам творят! – кинулась в ноги к барину женщина, и это внезапно появившееся препятствие действительно на некоторое время остановило погром. На несколько минут, затем буйство продолжилось с новой силой и продолжалось до тех пор пока "дурь" окончательно не свалила предводителя банды, а по совместительству и нового помещика.
Граф некоторое время пребывал в размышлении и бездействии, и пристально разглядывал бабу осоловевшими глазами, а затем изрек следующее.
– Козлик… Ик-ик…! Пра-а-а-тивная п…да нас учить хорошим манерам вздумала? Нет каково, а? – и затянувшись косячком барин твердо скомандовал, – Взять ее! Если враг не сдается, то его э-э-э… чего там делают… забыл нахрен? А вот – его еб…т! Ха!
По отмашке барина охранники накинулись на Матрену всей кодлой и тут же хотели изнасиловать. Жан их удержал от этого намерения, на улице было слишком грязно, пострадала бы красивая форма из доброго импортного сукна, шитая на заказ под "семеновцев". Вступился "господин офицер" за честь гвардейского мундира одним словом, не дал испачкать в навозе и нечистотах. Бойцам было приказано затащить пленного "супостата" в ближайший двор и постелить на "поле брани" свежей соломки или сена, да побольше и погуще. Боевой операцией руководил лично граф и судя по воспоминания очевидцев проявил немалые полководческие таланты, куда там какому-то Суворову с его убогим Измаилом.
– Суй по самый помидоры, рви п…ду не жалей, давай ей елду засаживай глубже до упора! – так и слышалось со двора, – Жан скажи этим идиотам, чтоб в рот ей, паскуде также дали, и в задницу непременно всадили, меня они не понимают!
Маленькая и узкая деревенская улица к тому времени полностью опустела, можно сказать, что полностью вымерла. Если в начале зевак было много, каждый полагал, что "перепадет" не ему лично, а соседу, то теперь народ понял, что "хватит всем" и попрятался по избам и сараям. С Матреной барин воевал минут двадцать, или полчаса, ни у кого их свидетелей при себе хронометра не оказалось, поэтому тут в показаниях заметное расхождение. Со двора еще долго доносились крики насилуемой десятком здоровых бугаев несчастной бабы, мат и команды графа и похотливый торжествующий рев охранников, подбадривавших своих. Как позднее оказалось, женщину "употребляли" прямо во дворе родного дома, на глазах ее детей и мужа, смотревших на это насилие из окон избы. Никто не решился воспрепятствовать вооруженным до зубов барским "опричникам", настолько велик был страх перед ними.
