Обладательница женского голоса, иным словом, Вторая. Я боялась нескольких книг в детстве. Например, дедовскую «Акушерский семинарий» с черно-белыми картинками. А еще — книгу пьес драматурга Сухово-Кобылина. В ней ничего не было страшного, но меня пугала фамилия: жутковатая, нечеловеческая какая-то. Автор мне представлялся в образе сросшихся близнецов, на близнецов не похожих, потому что один был худенький, тощий, а другой здоровячок с продолговатым лицом и большими ноздрями. На самом деле он был, говорят, красавцем, но я его портрета никогда не видела и вообще книгу ни разу не открывала. Она стояла на верхней полке у деда, и этого для меня было достаточно. Лишь однажды, набравшись храбрости, я сняла книгу с полки, чтобы тут же поставить на место, развернув корешком к стене, а обрезом — наружу, и содрогнулась, представив себя женой этого человека... Позже я узнала, что его подозревали в убийстве любовницы, но он сумел оправдаться.
Иным словом, Третий. Он предложил нам 15 дойчмарок, чтобы мы его довезли до Первомайска. Было темно на перроне, наш почтовый — последний, если бы я увидел его зрачки, я бы не стал связываться. Ну мы пустили с Никитичем — кто ж знал? Каморку дали ему, он на верхнюю полку залез, едет как в люксе, мы потом сели перекусить уже у себя, Глинск проехали, Новые Скуделицы, Никитич мне, поди, говорит, возьми 15 марок, — мы ведь сразу не взяли. Я пришел за деньгами, а он: какие деньги? — прыг вниз и пошел по проходу зачем-то. Ходит и трогает: что увидит, то трогает. А у нас там рубильник, щит, посылки стоят, а он ходит и трогает. А мы колбасу нарезали, а он и ее трогает. А ногти грязные, не стриженные... Тощий, длинный, глаза стеклянные. Никитич говорит, да ведь он наширялся, смотри, взяли какого. Я говорю, деньги давай! А какие у него деньги, он и так был хорош, да еще в каморке добавил — у нас. Я говорю, не дашь денег — на ходу выкинем, а он тут и меня, понимаешь ли, трогает — за плечо, за локоть. Деньги давай, сука! Шлеп, шлеп по карманам — ни документов, ни денег — достаю пакет, полный таблеток. Ну мы тебе сейчас покажем колеса! Я дверь открыл, а там, помню, луна, деревья мелькают, все равно до осени не дотянешь, загнешься, — Никитич его за шкирятник и за ремень сзади — пинок под зад — и в темноту. Как не было.
* * *
Она. Почему ты такой задумчивый? Что-нибудь произошло на работе?
Он. С начальником. Он нас всех озадачил сегодня.
Она. Грядут увольнения?
