На постановке Ядова была за Сальери. В белом парике и камзоле, который не сходился на выпирающей груди, она старательно декламировала. На значительно протянутой фразе «Тру-у-уден первый шаг и ску-у-ушен первый путь» Варенька зашлась тихим смехом, а на словах «Вот яд, последний дар моей Изоры» захохотала в голос. Видя замешательство Сальери, Варя смутилась, но на следующей постановке была та же история — Митя-Фауст пожаловался обёрнутой в чёрный плащ Ядовой: «Мне скучно, бес»; на это бес ответил: «Вся тварь разумная скушает», и тут опять послышался сдавленный Варенькин смех.
Тата не могла понять, в чём дело, за что её так ненавидят. Не в силах больше терпеть насмешки «передовой молодёжи», она бросила университет и сошлась с поэтом Виньеткиным, который называл себя «поат». Ей нравились его чувствительные стихи о полях и сёлах, она их горячо хвалила. У Виньеткина были связи, его регулярно печатали в журналах. Этот человек выполнял осведомительно-информационную работу при Петроградском отделе ГПУ, затем ОГПУ. Виньеткин дружил со знаменитыми артистами и поэтами, он был щедр, внимателен, оказывал друзьям тысячу мелких услуг, был вхож во многие дома, аккуратно пил чай, отставив мизинец. Будучи истинным демократом, Виньеткин знакомился с домработницами, расспрашивал о житье-бытье — их собственном, а заодно хозяйском. Верная подруга Тата Ядова помогала «поату» располагать к себе, вынюхивать и доносить.
Как-то весной Муся увидела Тату с Виньеткиным на своём пороге. Муж Митя был на кухне, обсуждал с соседкой Анной Фёдоровной рецепты куличей, вспоминал детство, таскал из-под носа у старушки древние размоченные цукаты и жадно нюхал в пальцах древний кардамон. У окна в Мусиной комнате сидела нагрянувшая в гости барынька-Варенька. На подоконнике в овальном блюде сверкала гора стеклянных пасхальных яиц — детская коллекция сестёр. Варенька посмотрела на Тату и «поата» сквозь гранёное яйцо, не удержалась и пропела: «Und dann und wann ein weisser Elefant». Вспыхнув, Тата потащила Виньеткина к выходу, Муся пожурила Вареньку за издевательство над Ядовой, о которой, впрочем, тут же забыли. «Девочки» не знали, что белый слон сейчас прогнал смертельно опасного врага. Ядова дала себе клятву погубить барынек — но не сейчас, потом, в тот момент, когда они меньше всего будут ждать изощрённой мести. В своих мечтах Ядова представляла, как какие-нибудь привлекательные духи мщения с наганами насилуют барынек, а потом делают семь выстрелов им в грудь.
