– И не раз. Трижды, как и с сотнями других беженцев. Но это на первых порах, по неопытности, когда я еще свято верил в так называемую гуманность. Покуда не отправился в Испанию – туда, кстати, паспорт не требовался – и не получил второй урок практического гуманизма. От немецких и итальянских летчиков. Ну а после, когда снова сюда вернулся, я уже был стреляный воробей.
Вебер вскочил.
– Господи, – пробормотал он, что-то подсчитывая в уме. – Но тогда… тогда вы, выходит, больше года ни за что ни про что в тюрьме отсидели?
– Гораздо меньше. Всего два месяца.
– Как? Вы же сами сказали: в повторном случае полгода.
Равич улыбнулся:
– Когда опыт есть, повторного ареста можно избежать. Допустим, тебя выдворяют под одним именем, а возвращаешься ты под другим. Желательно через другой пограничный пункт. Тогда участь рецидивиста тебе уже не грозит. Поскольку никаких бумаг при нас все равно нету, доказать что-то можно, только если тебя узнают в лицо. Но такое случается редко. Равич – уже третья моя фамилия. Почти два года она служит мне верой и правдой. И пока все гладко. Похоже, везучая. С каждым днем она мне все больше нравится. А свою настоящую я уже почти забыл.
Вебер затряс головой.
– И это все за то, что вы не нацист.
– Конечно. У нацистов бумаги первый сорт. И визы на любой вкус.
– В хорошем же мире мы живем, нечего сказать. И правительство во всем этом участвует.
– У правительства несколько миллионов безработных, о которых оно обязано заботиться в первую очередь. И потом – вы думаете, только во Франции так? Всюду одно и то же. – Равич встал. – Всего хорошего, Вебер. Часа через два я еще раз взгляну на девчонку. И ночью зайду.
Вебер проводил его до двери.
– Послушайте, Равич, – сказал он. – Заглянули бы как-нибудь вечером к нам. На ужин.
– Обязательно. – Равич твердо знал, что не придет. – Как-нибудь на днях. До свидания, Вебер.
– До свидания, Равич. Нет, правда, приходите.
Равич отправился в ближайшее бистро. Сел у окна, чтобы смотреть на улицу. Он любил так вот посидеть, бездумно глазея на прохожих. Когда нечем заняться, лучше Парижа места нет.
Официант вытер столик и ждал.
– Перно, пожалуйста, – сказал Равич.
– С водой, сударь?
– Нет. Хотя погодите! – Равич на секунду задумался. – Не надо перно.
Что-то ему мешало, какой-то осадок в душе. Привкус горечи, надо срочно смыть. Сладковатая анисовка тут не годится.
– Кальвадос, – решил он наконец. – Двойной кальвадос.
– Хорошо, сударь.
Вебер его пригласил, вот в чем дело. Нотки сострадания в его голосе. Мол, дадим бедолаге возможность провести вечерок по-домашнему, в семейном кругу. Даже друзей французы редко приглашают к себе домой. Предпочитают встречаться в ресторанах. Он еще ни разу не был у Вебера в гостях. Хотя звал-то Вебер от чистого сердца, но тем горше пилюля. От оскорбления еще можно защититься, от сострадания никак.
