– Вы должны знать, – добавила я, – что я замужем уже больше шести месяцев. С апреля этого года.
– Ты не понимаешь, что говоришь.
Моя мать сделала большой шаг в мою сторону, чтобы схватить меня за руку. И это было далеко не нежное прикосновение.
– Но я все понимаю, мадам. И у меня есть свидетели моего обручения.
– И кто же твой муж, о котором нам до сих пор ничего не известно? – поинтересовался мой дядя Уэйк, грозно хмуря брови.
Разумеется, я должна была им сказать.
– Мой муж – Томас Холланд. Сэр Томас Холланд. Рыцарь из окружения короля. Вы все его хорошо знаете.
В этот момент меня саму уже трясло от злости на него. Потому что человек, бывший моим мужем уже шесть месяцев, преднамеренно бросил меня одну перед лицом этой ужасной ситуации.
Со стороны моей матери и дяди на меня хлынула горячая лавина вопросов, суждений и опровержений, и я старалась на все это отвечать. Тем временем у графини Кэтрин хватило ума выдворить из залы слуг, предварительно забрав у них вино.
– Что на тебя нашло, чтобы делать такие возмутительные заявления?
– Это не просто заявления. Это правда.
– И ты столько молчала? Все эти несколько месяцев?
– Мы подумали, что будет благоразумно никому ничего не говорить, пока сэр Томас не вернется с войны.
– Это все нагромождение сплошной лжи, Джоанна. У тебя что, нет никакого понятия о таких вещах, как нравственность?
На это я решила не отвечать.
– Полагаю, это был просто обмен глупыми романтическими обещаниями и несколько опрометчивых поцелуев.
Нет, это было нечто большее. Намного большее. Но я подумала, что будет неразумно сейчас настаивать на этом. Графиня Кэтрин растерянно переводила взгляд с меня на своего сына и обратно. Леди Элизабет в ужасе прикрыла рот своими старушечьими руками с узловатыми пальцами. Уилл глупо и самодовольно ухмылялся.
– Такой разговор нас ни к чему не приведет, – наконец раздраженным голосом громко заявила моя мать, поднимая руки вверх. – Поговорите с ней, отец Освальд. Нам необходимо знать всю правду.
Священник поманил меня за собой, и мы отошли в дальний конец комнаты, где нас могли слышать только хищные ловчие птицы и охотничьи псы с гобеленов, чьи пытливые взгляды, страшные когти и оскаленные пасти казались мне в этой ситуации очень символичными. Слегка нагнув голову, священник принялся строго выговаривать мне, хотя глаза его оставались добрыми. Я знала его давно, как и всех остальных из ближайшего окружения моей матери, и могла бы даже рассчитывать на сочувствие с его стороны, если бы он не отчитывал меня в данный момент по поводу совершенного греха. В руках он держал пергамент и поднятое с пола перо, как будто собирался записывать все совершенные мною глупости, которые могли бы сделать мое заявление недействительным.
