Липтон Ворд принадлежал к высокому рангу шанхайских дельцов, которые занимались всякими делами, приносившими солидный доход, будь то покупка случайной партии мандаринских халатов или продажа оружия.
Для вида он торговал калькуттскими мешками, манильским шпагатом, яванским сахаром, австралийским вареньем; для настоящего заработка сплавлял морфий и героин, маузеры и пулеметы, изредка по поручению Британского музея скупал у меркантильно настроенных маньчжурских принцев редчайший фарфор и почти волшебные нефритовые флаконы.
Ворду было тридцать лет, когда он приехал в Китай. Это было четырнадцать лет тому назад, в 1911 году.
Падение монархии не произвело на Ворда никакого впечатления. Двуногие лампацо продолжали заменять лошадей, и, хотя богдыханский дракон и слетел с китайского доллара, уступив место республиканской эмблеме, – кули попрежнему получали жалованье чохами.
Революция не потревожила иностранцев. Концессии и сеттльменты продолжали благоденствовать, и новые конторы и особняки врастали бетонными корнями в долготерпеливую китайскую землю.
Четырнадцатилетнее пребывание в Китае принесло Ворду богатство и славу. Он вошел во вкус дальневосточной жизни, постиг механизм успеха и чувствовал себя в своем особняке на Бабблинг-вэлл феодальным бароном, заменившим устарелого четвероногого коня двенадцатицилиндровым автомобилем.
К его услугам были могущественные банки и пароходные конторы… Сказочные отели раскинули для него пальмы своих садов… Красноголовые, чернобородые сикхи[1] покорно работали палками во славу его покоя. И десятки слуг подавали ему прохладное виски в те дни, когда яростные укусы солнца устилали трупами задохнувшихся рикш улицы китайских городов.
Ворд привык к положению деспота. Революция отменила китайский мандаринат, но белые мандарины в Китае сохранили полностью все свои привилегии.
Было очень приятно чувствовать себя неограниченным властелином в стране, где английские пушки создали великолепный оазис для белых хищников.
Липтон Ворд сознательно относил себя к породе белых волков, призванных существовать за счет слабых овец. Еще до приезда в Китай он прошел хорошую подготовительную школу на севере Америки и в латинских республиках, где бешено играл в рулетку жизни, ожидая счастливого случая.
То были молодые, звенящие годы, не лишенные своеобразной поэзии. То была «прелесть Юкона», когда поиски золота дороже самого золота, когда ночи на снегу и отдаленный волчий вой милее спокойного сна под теплым одеялом.
