. . . . . . . . . .
На вывесках упоительно, изумительно вкусные хлебцы: толстые, румяные; из каждого можно сделать завтрак. Их хочется резать, резать сочными ломтями…
……Талант! У вас талант! Ощущение голубое от бесконечной нежности. «Вы научитесь!»
Кто-то думает: «Я научусь фонарям и городскому рокоту, и городскому тревожному восторгу, и тому, что за освещенными шторами таинственно танцует и ветвится».
Ему очень приятно, что у его перчаток продраны пальцы. Это такой контраст!.. И для какой цели приятно переносить продранные, озябшие пальцы.
Картофельные шарики в жареном соку! – На двери трактира нарисована, уже потемневшая от дождей и грязи рыба на тарелочке, в ожерелья шариков румяного, поджаренного в хрустящем сале, картофеля.
Как вкусно! До чего вкусно! До чего невыносимо вкусно…
Что чувствует господин магазинщик, имя которого аршинными буквами возносится над городом? Каждый вечер его имя освещается огнем. Или даже само горит огненными буквами. Это вероятно нужно, чтобы кто нибудь написал стихи, но для чего собственно живет сам господин магазинщик?
Ужасно холодно в комнате. Человек в мансарде снял напульсники, и просунул себе под жилет. От окна дуло и на грудь ложился лед.
. . . . . . . . . .
О, как горит вечер, точно ужин на торжественном, накрытом столе. О, сколько жареных колбас, они горячи от жиру, от веселья ламп, они горят румяной, жареной бахромой…
. . . . . . . . . .
И одиночество звездное… Соскользнули с потолка тени, и легли к его ногам….
Рояль черный, торжественно-конвертный. Вот возбужденно-белые стены…. От них отскакивают и летают золотые от восторга звуки.
Он оторвал глаза от бумаги.
Огни уже загорались, уже загорались….
Для них огни. На них неловко сидит платье, они застенчиво сталкиваются с прохожими, у них плоские, некрасивые волосы. А вечером в театральном ящике города огни загораются для них!..
. . . . . . . . . .
Может быть для меня? Для меня! Ты сегодня любимец города…
«Как он меня любит!» Мчался, кутался меховой шапочкой и пушистым воротником шубы, – баловень и любимец. А на встречу ему город высыпал пригоршни фонарей, веселых, безумных белых шаров. И пели ему ошемляющие обещания жизни; точно бокалы шампанского на белом возбужденном столе:
– «Через пол часа для тебя принесут прекрасные подарки!»
«У меня немного озябли руки!»
– Так закутайся мехом! Приласкай себя, такого талантливого, приласкай себя, – дитя.
Санки мчатся по набережной, мимо княжеских фасадов; под искрами неба свернули на проспект.
