Словом, я слышал высочайшие оценки, но сам всё больше погружался в сомнения. С одной стороны - народный поэт, но выхвати ныне кого из толпы и попроси что-либо прочесть «из него» - вряд ли услышишь больше строфы или двух из «Теркина». С другой стороны, он и по сей день - кумир высоколобых «обломков» из тех еще 60-х годов. Но ведь и они не за стихи его ценили - за журнал, который создал. Поэт, но не кумир в поэзии. Редактор, но по нынешним временам не такой уж и смелый. Коммунист, но настолько «правоверный», что даже начальники-коммунисты, всякие там секретари, как-то не спешили принимать его в свою уже сильно подгнившую «компанию». Но ведь и «либералы» тогдашние тоже не особо принимали - он был для них лауреатом Сталинских премий, орденоносцем и даже кандидатом в ЦК КПСС. Номенклатурой, короче. Словом, не жил он в моем сценарии, не «осуществлялся». Пока однажды дочь его не процитировала письмо его жены. Я знал предысторию письма: его друга Адриана Македонова в 37-м арестовали и «взяли», представьте - за поддержку «кулацких тенденций» у Твардовского. И больше года в газетах, на собраниях требовали от поэта отречься от друга - осудить, смешать его с дерьмом. Обычное дело тогда - «опустить» человека, окунуть в общую помойку. Иначе ведь «стенка». И вот дочь, сказав, что «упорство» отца могло кончиться «только расстрелом», вдруг добавила: «Маме он написал: может быть, я чего-то не знаю про Македонова, может, он от меня что-то скрыл. И мама пишет ему гневно: "Это же твой друг ближайший, как ты можешь усомниться". И он, это фантастика, он — устоял...» Вот, собственно, и вся история. Но всё встало на места. И любовь - такую женщину, да не любить?! И такое понятное колебание на краю гибели. И будущее «дон-кихотство». И подспудная, глубинная вера его не в коммунизм даже - в идеальное общество. Вот за него и «воевал» всю жизнь подполковник. Он только не знал, что проиграет. А вместе с ним - и мы.
ПОЭТ ИЗ-ПОД ЁЛКИ
Он всю жизнь любил яичницу с салом, в которую можно макать хлеб. В семье «блюдо» так и звали: «Саша-иди-макай». И неожиданно любил - изысканные пионы. Хотя должен был любить ромашки, да васильки. Он ведь родился в поле, под елкой. Да, да, натурально, не иносказательно! Мать его, кстати, из «оскудевшей» дворянской семьи, как раз вязала копнушки. Родила, да еще явившись в избу с ребенком, пошла доить корову: уж больно та мычала. Он напишет потом: «И не были эти в обиду мне слухи, / Что я из-под елки. Ну что ж, из-под елки. / Зато, как тогда утверждали старухи, / Таких, из-под елки, не трогают волки...»
