Один из лучших рабочих. Комсомолец-ударник. Делает две тысячи прививок в день. Необыкновенное количество! Как он добивается этого?
Глаза зоркие, пальцы ловкие, привычные. Но это у всех окультировщиков. В чем же именно его успех?
Листочки, веточки. Что нужно делать? Надо нагнуть, надрезать, вставить стебелек культурного растения, перевязать – и все. Но оказывается – это не так просто. Это можно делать по-всякому. Он по-особенному увлечен работой. Он в каждой веточке видит, научился видеть свою, особую, неповторимую индивидуальность. Вот эта веточка – хиленькая, ее нужно не надрезать, а уколоть. Эту – резануть полукругом, эту – поглубже, эту – помельче. Каждый листочек, шершавый или гладкий, представляет для него особую живую индивидуальность. Во время работы у него меняется выражение лица. Листья и ветки вызывают в нем все оттенки радости, грусти, разной степени озабоченность.
Мир дышит перед ним бесконечным своим радостным разнообразием. Ему интересно, глубоко интересно работать, ибо он научился воспринимать великое разнообразие, которое есть во всем живом.
* * *
Столовая закрывалась. Посетителей почти не было. Усталый официант, пожилой человек, русский по национальности, сидел за столиком и полудремал. Дверь с шумом открылась, и вошел посетитель. Узбек. Повидимому, студент, юноша лет восемнадцати. Он был чем-то очень озабочен. Сел за столик и властно указал:
– Пожалуйста, бутылку фруктовой воды и бутерброд с колбасой.
Официант посмотрел на него и собирался сказать, что столовая закрывается, но все же встал и принес требуемое. Затем опять уселся за свободный столик и от нечего делать стал разглядывать юношу.
Юноша был явно расстроен. Он механически, не глядя на бутылку и стакан, налил себе воду, жадно выпил, резко отодвинул бутерброд, раскрыл книжку, повидимому учебник, просмотрел несколько страниц, нервно их перелистывал, а в двух местах подчеркнул карандашом.
Официант, давно живущий в Ташкенте, внимательно смотрел на молодого узбека. Какие гордые, хозяйские движения у этого паренька! Ведь совсем недавно они были робкие, тихие – узбеки, – а теперь – даже жесты стали другие. Вот он, этот мальчик, чувствует себя хозяином. В полудремоте, закрывая и открывая глаза, старик продолжал с некоторым любопытством следить за юношей.
Тот опять небрежным движением налил себе воды, опять жадно выпил и словно забыл о бутерброде, который вместе с тарелкой был отодвинут на край столика. Опять жадно выпив воду, он продолжал перелистывать книгу, досадливо морща лоб и еще что-то подчеркивая карандашом или в раздумьи бросая карандаш на скатерть.
