А папа спросил, не были-ли кто ни будь, так сказать, из дам. Я говорю, что сразу этого не могу вспомнить. Но папа что-то сделал (только я не скажу что) и я вспомнил и говорю ему: «Да, папочка, были такие-то и такие-то мои знакомые дамы и мне их нужно было видеть по делу Госиздата, Дома печати и Федерации Писателей». Но это не помогло.
Дело в том, видите-ли, что Вы решили, буд-то я вроде как-бы, извините, Яша Друскин, а я, на самом деле, это самое, значительно реже.
Ну вот и вышло, что папа раньше меня прочел и показал Лидии Алексеевне (это такая у нас живет).
А я и не знаю, что там такое написано.
– Нет, – говорит папа, – изволь, иди следом за мной и изволь все объясни.
Я надел туфли и пошел.
Прихожу, вижу. Боже ты мой! С одной стороны и приятно видеть, а с другой стороны стоят тут рядом папа и Лидия Алексеевна.
– Я, – говорит Лидия Алексеевна, – сюда больше ходить не могу, а то и про меня еще чего ни будь напишут.
И папа раскричался тоже.
– Это, кричит, – не общественная!
Ну что тут скажешь! Я стою себе и думаю: «Любит ведь, явно любит, коли до этого дошло! Ведь вон, думаю, каким хитрым манером призналась! Но которая? Вот вопрос. Ах, если-бы это была она! т. е. Тамара!»
Только это я так подумал, вдруг звонок, приходит почтальон и приносит мне три заказных письма. И выходит, что все три зараз любят. А что мне до других, когда я Вас, именно Вас, дорогая Тамара Александровна люблю.
Как увидал Вас, пять лет тому назад в Союзе Поэтов, так с тех пор и люблю.
Сильно сломило это мою натуру. Хожу как дурак. Апетита лишился. А съем что через силу, так сразу отрыжка кислая. И сна лишился. Как только спать, так левую ноздрю закладывает, прямо не продохнешь!
Но любовь, можно сказать, священный пламень, все прошибет!
Пять лет любовался Вами. Как Вы прекрасны! Тамара Александровна, если б Вы только знали!
Милая, дорогая Тамара Александровна! Зачем Шурка мой друг! Какая насмешка судьбы! Ведь, не знай я Шуру, я бы и Вас не знал!
Нет!..
Или вернее да! Да, только Вы, Тамара Александровна, способны сделать меня счастливым. Вы пишите мне: «…Я не Ваш вкус». Ах! Слова бессильны, а звуки не изобразимы! Тамарочка, радуга моя!
Твой Даня.
5 декабря 1930 года
