Я сидел на телеграфе и ежеминутно со всех концов России получал информации о ходе событий на фронте революции, приветствия организациям, наказы, требования, инструкции.
И, захватив телеграммы, бежал на собрания делать доклады, говорить речи.
Рабочие наполнили улицы, пели марсельезу, спрашивали – что делать дальше. Выжидали.
Начались выборы в Исполнительный Забастовочный Комитет.
Тайным голосованием всего громаднейшего района я получил большинство и стал председателем Комитета, состоящего из пяти руководителей.
Поезда остановились, за исключением тех, что возили продовольствие.
Дни и ночи происходят Митинги, выносятся резолюции об углублении революции.
Заводский театр стал центром сборищ.
Товарищи в шутку называли меня «президентом Урала» вероятно потому, что был избран председателем Комитета и каждый раз был избираем в председатели на сплошных собраниям,
И говорю об этом не с гордостью, а с глубокой горечью: как, значит, мало было подготовленных, истинных руководителей великого движения, если я, совсем молодой и малознающий, вдруг попал в «президенты Урала».
И где?
В колоссальном рабочем округе.
Правда, здесь были и настоящие политики – социал-демократы и социалисты-революционеры, но они были слабые, «лирические» руководители, без огня и пафоса, и никаким влиятельным авторитетом у массы не пользовались.
Их выступления отличались бледностью, неуверенностью, пассивностью.
Создавалось впечатление – будто они сами не ожидали подобных событий, будто растерялись и ждали неизвестно чего.
Таким образом, рабочая масса оставалась без руководителей и было ясно, что из тагильской революции ничего не выйдет, да и в других местах, судя по телеграммам, было не лучше.
Из пяти лиц нашего Комитета активно, по существу, работал я – один, а четверо вроде, как «задумались», – стали тихими и безучастными.
Я кричал:
– Этак мы провалим революцию! Что же получится? Полиция возьмет нас за уши, как озорных детей, и потащит в тюрьму.
Так и вышло.
Из Перми получил первые, тревожные телеграммы: «Петербург спасовал, начался белый террор, Пермь усмиряют казаки».
И нигде ни слова о вооруженном., сопротивлении.
Запрашиваю – как быть? Молчат.
Думал: вот тебе и бескровная революция, вот тебе и «царский манифест для известных мест», как острил в «Пулемете» Н. Шебуев.
А ночью меня, моего заместителя и секретаря схватила врасплох полиция и посадила в тагильскую тюрьму.
Просидели три дня, а на четвертый к тюрьме привалила густая рабочая масса и, несмотря на охрану 50-ти, солдат, освободила арестованных.
