Я постарался, и дело карьеры пошло: меня стали замечать.
Особенно хлопали гимназистки.
Жил у старых евреев и под постоянное пенье псалмов и моленье учил наизусть свои роли, спрашивал:
– Вам не мешаю?
Умный старик улыбался:
– Каждый делает свою голову.
Тут я призадумался.
Через каждые 2–3 дня я набивал голову разными неумными ролями подозрительных пьес, и это занятие смущало.
Несмотря на возрастающий первый успех, интересовала мысль:
А не пора ли бросить театр?
Тем более – актеры пьянствовали, играли в карты, возились с бабами, рассказывали гнусные анекдоты.
Тяготила эта пустяковая жизнь.
Мафусаил был прав:
– Каждый делает свою голову.
О сомненьях, раздумьях писал Илюше Грицаеву и он советовал бросить сцену.
Илюша теперь снова вернулся в Николаев, в родительский дом, и начал писать вторую драму.
Мой друг звал, призывал к себе в гости, чтобы вместе решить о жизни впереди.
По окончании кременчугского сезона, на первой неделе «великого поста» я прибыл в Николаев, и прямо с вокзала – в бюро похоронных процессий.
Следует сказать, что до этой поры мне никогда не доводилось бывать в подобных учреждениях и первые часы находился как бы в замешательстве: кругом гробы всяких размеров и качества, железные венки, кресты, украшения, туфли для покойников.
Тут же и жила семья Грицаевых.
Меня прекрасно встретили жирным обедом, но непривычность обстановки отбила обычный аппетит.
Илюше хорошо – он тут родился и вырос, а я только запомнил страшные рассказы нашей няни о гробах и покойниках.
Да и моя театральная профессия, веселая и беспечная, и моя жизнерадостная, восторженная натура ничего общего с гробовой обстановкой не имели.
А тут…
Даже от борща попахивало усопшим телом.
Да еще Илюша шутил:.
– Мы из покойников борщ варим – ну, и мясо, чорт возьми, – пальцы обсасываем.
Я делал вид, что готов улыбаться остроумию, а сам все думал: где же мы будем спать, ибо приближалась ночь.
Илюша повел меня во флигель, где две комнаты были набиты до потолка гробами, а в третьей, возле стены, стояли один на другом дорогие гробы и на полу два открытых, из которых в одном лежало одеяло Илюши.
И этот металлический гроб, по словам приятеля, стоил 90 рублей.
А другой, дубовый, с – золотыми украшениями; был оценен в 125 рублей и предназначался к моим услугам, в качестве очень удобной кровати, на готовых стружках для мягкости, и тут-же коленкоровая подушка.
Илюша объяснил, что спать в гробу чрезвычайно уютно и, главное, нам одним легко и бесконтрольно будет ложиться спать, когда угодно.
