Свет погас, а мальчик всё не двигался.
На пол упал лунный квадрат, паркет заблестел, как вощёный, выбежал мышонок на светлое место, остановился, сел на задние лапки, умыл наскоро мордочку (длинный хвостик лежал прямо-прямо) и юркнул дальше, в тень.
Пете показалось, что мышонок чихнул; он не был в этом уверен, потому что не знал, умеют ли мыши чихать. Пора идти в детскую! Мама, наверное, не вернётся, – в замочной скважине розовел слабый свет…
Петя снял сапожки и в чулках направился к себе.
Тоже и нянька хороша! Совсем его забыла. Хоть всю ночь в пустой гостиной сиди – ей хоть бы что!
Но нянька совсем про него не позабыла. Хотя она уже молилась перед углом, где рядом с тремя иконами были пришпилены большие картинки житий столь известные во всех подробностях Пете, и висела синяя лампадка, величиной с большую чайную чашку, тем не менее, не прерывая почти благочестивого шёпота и не поворачивая к мальчику головы, она поспела проворчать:
– Ложись скорее! мамаша узнает, забранит. Беда с тобою!
Пете очень хотелось ещё, сидя посреди тёплой детской, спеть, как всегда: «Кончен, кончен дальний путь», но он не посмел, и, кое-как сам раздевшись, оборвав пуговицу на лифчике, он наскоро перекрестился и закрылся одеяльцем.
Нянька начала земные поклоны, – значит, скоро моленью конец, потом она зажжёт огарок и примется ловить блох; но на этот раз всё вышло не по программе.
В комнату вошла мама. Она была в шубке, шапочке, опять раскрасневшаяся, но, кажется, уже не от мороза. Дяди Вовы с нею не было!
III.
Тупина прямо подошла к Петиной кровати и хотела его разбудить, но, увидя, что он не спит уже, нисколько не удивилась, только как-то сердито проговорила:
– Одевайся, Петенька, одевайся!
– Как, мама, разве уже пора вставать? – пробовал было он рассуждать.
– Раз тебе говорят одеваться, значит, одевайся. Ну, скорее, скорее!..
И она сама своими ручками в перчатках старалась надеть ему штанишки вместо куртки.
– Мама, ты мне…
– Ну, что такое «мама»?
– … Штаны на руки надеваешь!..
Мама совсем рассердилась.
– Что же вы, Васильевна, не поможете ребёнку? Стоит как столб! И совсем не этот костюма, ему нужно! самый старый, понимаете, самый старый! Нет ли у него драного? Вот его и давайте.
И она стала смотреть, как нянька, став на колени, начала натягивать на Петю старый летний костюмчик, розовый с белыми полосками, из которого мальчик уже вырос, которого всегда терпеть не мог, и на обеих коленках которого было по огромной дырке. Васильевна ворчала, ничего не понимая, Петя заплакал, а мама всё торопила:
