— Черт! — воскликнул Фабрини. — Моя счастливая кепка.
Они с Менхаусом ушли, и Кушинг остался у перил один, даже не заметив их ухода. Он наблюдал, как кепку Фабрини уносит штормовым ветром. Она опустилась на волну и тут же на миг исчезла под гребнем следующей, но затем всплыла и продолжала держаться на поверхности, подпрыгивая на пенной ряби. Что-то серебристое поднялось из глубины и попыталось ее подтолкнуть.
К тому моменту кепку отнесло далеко в море, и Кушинг этого не увидел.
Когда на океан опустилась тьма, Джордж Райан почувствовал себя чуть лучше. Не было сумерек — прекрасного времени, когда день и ночь уравновешивают друг друга. На одно мгновение умирающие лучи солнца отразились в забрызганном водой стекле иллюминатора. Тени вытянулись и стали похожи на чьи-то длинные, острые зубы, и наступила темнота, да такая, что Джордж не мог разглядеть даже поднесенной к лицу руки. Единственный просачивающийся в каюту свет исходил от слабо освещенной палубы. За перилами царила кромешная чернота, как у черта в брюхе.
Абсолютная, неотступная тьма.
Джордж потер глаза и закурил сигарету. Со слов капитана Морзе и старого доброго Сакса, на следующий день, поздно вечером, они должны будут встать на якорь в Кайенне, Французская Гвиана. Сакс сказал, что ночь они могут провести в городе, но с первыми же лучами солнца должны будут приступить к работе и выполнить ее чертовски хорошо. Джордж решил пропустить ночь пьянства и разврата и просто отдохнуть в гостиничном номере на твердой суше. Остальные могли бы и подождать, пока работа не будет сделана. Ему уже начало казаться, что два дня в море — не такое уж испытание. Если представить, что некоторые люди проводят в плавании месяцы и даже годы.
— Я мог бы остаться дома, — пробормотал он.
Какая-то часть его все еще этого хотела.
Но та же часть не беспокоилась насчет кредиторов, банки не кусали ее за задницу, у нее не было двух бывших жен, пускающих слюни на алименты. Ей не нужно было растить сына и выплачивать ипотеку, тратить чудовищные суммы на брекеты для ребенка и, естественно, ей не приходилось барахтаться в медицинских счетах за операцию на спине для третьей жены. Нет, та его часть плевала на все это с высокой колокольни.
Ее занимала только паранойя, тот тоненький, металлический голос, эхом отзывавшийся у Джорджа в голове, непрестанно повторявший, что вся его затея — колоссальный провал, одна большая ошибка, что надо было прислушаться к предостережениям разума, но теперь уже слишком поздно.
