Послышались голоса: шепот, бормотание и песнопения. Они доносились не с корабля, а из тумана, словно приближалась абордажная команда. Но с ними было что-то не так: голоса казались глухими, шипящими, искусственными, словно зацикленная магнитофонная запись, полная потустороннего треска.
Стайлз сказал себе, что их не существует.
Он отвернулся, прислонившись к двери каюты, зная, что забравшее экипаж корабля нечто теперь пришло за ним. Стайлз не хотел смотреть в лицо приближающейся судьбе, а она надвигалась — с шорохом, звуком шагов, скрипя ногтями по дереву.
Затем он обернулся, чтобы встретиться с кошмаром лицом к лицу, и крик вырвался из его горла.
Там ничего не было.
И никого.
Но он продолжал слышать призрачный шепот, шлепки босых ног, шуршание одежды. А потом в тумане появился холодный свет, яркий и пульсирующий, словно чей-то дурной глаз наблюдал за ним с другой стороны мглы.
Стайлз бросился внутрь, захлопнул дверь и заперся на засов. Он ждал и ждал, чувствуя, как оно приближается, наэлектризованное, едкое и смердящее. Сквозь щели в двери и заколоченных окнах он видел, как палубу охватило фосфоресцирующее свечение. Ослепляющее и жгучее, оно поглощало корабль. Стайлз услышал пронзительный вой, и то, что преследовало его все это время, просочилось внутрь сквозь дверь и стены в виде плотного тумана, полного злого умысла.
Он вскрикнул лишь раз.
В следующее мгновение туман прошел сквозь него, пронзая тело горячими иглами и ножами, заполняя его огнем, льдом и кислотой, вгрызаясь в мысли алмазными зубами. Стайлз почувствовал, как его разум кипит и плавится, вытекает из глазниц холодным, дымящимся соком. Плоть рассыпалась в прах, и кости с сухим стуком упали на палубу.
Наступила тишина.
Возможно, Стайлз не запомнил названия судна, но оно сохранится в истории. Течением его вынесет из тумана, и люди будут помнить его название — «Мария Селеста».
