Коротенький зимний день угасал. Спряталось за тучи неяркое северное солнце, начали тускнеть очертания зданий, посерел лед на Неве.
Одного за другим отправлял Николай парламентеров к восставшим. Старенького и дрожащего от страха Петербургского митрополита Серафима с Сенатской прогнали криками и улюлюканьем. Взбешенный великий князь Михаил Павлович сам вызвался объяснить восставшим всю нелепость их требований, но в него стреляли, и Михаилу пришлось ни с чем вернуться назад.
После его ухода мятежники переглянулись.
— Кровь все-таки прольется, — шепнул князь Оболенский Рылееву.
Рылеев, один из самых ревностных и пламенных вожаков восстания, страшно устал за последние часы, он все искал Трубецкого, переговаривался с офицерами в казармах, пытался убедить в своей правоте все еще сомневающихся.
— Мы все погибнем. Господи, нас предали, предали!
Лейтенант Тугай спешился и бросился к Оболенскому.
— Это все, кого я смог убедить! — крикнул он. — Всего лишь эскадрон. — Он заткнул за пояс тяжелый пистолет. — В казармах все передают слова Николая: «Кто взбунтуется, получит восемьсот ударов шпицрутенами и отправится в Сибирь до конца дней своих». Это как-то не возбуждает в людях геройство.
— А вы? — спросил Оболенский. — Вы-то все же примкнули к нам?
— А я всегда держу слово, эксцеленче! Я вам не трус какой-нибудь.
— А как же ваша невеста? Через семнадцать дней свадьба, я уж для вас и подарок купил.
Тугай угрюмо воззрился на землю у себя под ногами.
— Прошу вас, эксцеленче, не будем сейчас говорить о Ниночке. Она непременно поймет меня — или же я любил не ту женщину, — он резко развернулся и пошел к своим спешившимся конногвардейцам.
Сумерки спускались все ниже, и Николай понимал, что в темноте мятежники соединятся с народом, и тогда быть ему казненным на манер французских королей или воевать со всем своим народом.
Генерал-адъютант Васильчиков подъехал к императору:
— Ваше величество! Больше нельзя терять ни минуты! Ничего не поделаешь — нужна картечь!
— Вы хотите, чтобы я пролил кровь моих подданных в первый же день моего царствования? — резко переспросил Николай.
— Да, — отвечал Васильчиков, — чтобы спасти вашу империю…
Больше Николай не колебался.
Князь Оболенский положил руку на плечо Тугая.
— Там ваши товарищи, Борис Степанович. И сейчас они пойдут в атаку. Ваши друзья, с которыми вы так славно кутили по ночам. Уводите свой эскадрон. Давайте же, уходите! Вы еще можете спастись.
Тугай молча и отчаянно помотал головой. Он вытащил пистолет из-за пояса и взвел курок. Сабли блеснули на льдистом воздухе, всадники дали шпоры коням.
