Достопамятные деяния и изречения | страница 46

7.4. Гай Котта наказал плетьми и поставил служить простым пехотинцем своего кровного родственника Публия Аврелия Пекуниолу, ответственного за осаду Липары, когда тот перешел в Мессену за новыми ауспициями, в результате чего лагерный вал был подожжен, а сам лагерь почти захвачен.^>[149]

7.5. Цензор Квинт Фульвий Флакк^>[150] изгнал своего брата и преемника Фульвия из состава сената за то, что тот без приказа консулов осмелился отослать домой легион, в котором состоял в должности военного трибуна. Подобные примеры не заслуживали бы даже краткого отклика, если бы я не находился под впечатлением более серьезных историй. Ибо что сложнее: на основании общественного наследия и фамильных портретов отдать приказ о неправедном возвращении на родину или наносить болезненные удары розгами по общему семейному имени, восходящему к древнему предку, и нахмурить цензорские брови в ответ на братскую любовь?

7.6. Однако наш Город, заполнивший весь круг земель удивительными примерами разного рода, получил из лагеря топоры, сочащиеся кровью полководцев, и чтобы наказание за нарушение воинского порядка было ощутимо, топоры эти на публике сверкали, в частной жизни означали траур, а в целом воспринимались нейтрально, так что было непонятно, какое значение они имели прежде всего — восторг или скорбь. Поэтому, Постумий Туберт и Манлий Торкват, строжайшие охранители воинской дисциплины, я сомневаюсь, могу ли рассказать о вас, ведь ваша слава значительно перевешивает мои скромные возможности представить вашу доблесть в надлежащем свете. Вот ты, диктатор Постумий^>[151], — у тебя был сын. Ты его породил, чтобы продолжить свой род и соблюдать сокровенные священные обряды, ты впитывал его детский лепет, осыпая его поцелуями, ты учил его грамоте, пока он был ребенком, обращению с оружием, когда он стал юношей, причем безупречным, храбрым, любящим тебя точно так же, как и свою родину. И вот он, по своему побуждению, но без твоего разрешения покинул свое место в строю, одолел врагов, и ты его, победителя, приказал обезглавить; я понимаю, что твоя власть оказалась важнее отцовского голоса, но я также понимаю, что твои глаза не смогли бы выдержать зрелище мощного напряжения твоей души. Ты поступил, как Торкват, консул в Латинской войне, который приказал ликтору схватить его сына и забить, словно жертвенное животное. А твой сын, между тем, возвратился победителем, когда, вызванный на бой Темином Месцием, вождем этрусков, одолел его, но, правда, без твоего ведома. И ты предпочел лишиться сына, нежели допустить, чтобы родина лишилась воинской дисциплины.